Мой друг Адольф, мой враг Гитлер - стр. 13

На следующий день газета Boston Herald and Globe вышла с сенсационным репортажем о «Ханфштангле, герое Гарварда» и о том парне, студенте теологического факультета, который утонул бы без моей помощи, ну и прочая ерунда. Мое имя написали совершенно невероятным образом, но тем не менее оно стало известным в колледже, и именно после этого я познакомился с Теодором Рузвельтом, старшим сыном президента.

В Гарварде я снискал большой авторитет как пианист. Этому, безусловно, были причины. Моими учителями в Мюнхене были Август Шмидт Линдер и Бернхард Штавенхаген, один из последних учеников Листа, а мои большие руки позволили мне в совершенстве овладеть стилем романтической школы. Однако мои музыкальные таланты в основном были востребованы для воодушевляющих маршей на матчах по американскому футболу. Я даже сочинил один из этих маршей, «Фалара», сыгранный мною на мотив одной старой немецкой мелодии. Гарвардская футбольная команда брала меня с собой, чтобы я подбадривал их игрой на рояле перед матчем. Президент Теодор Рузвельт, типичный экстраверт, услышал о моем подвиге от своего сына и пригласил меня в Вашингтон зимой 1908 года. В последующие годы я часто встречался с ним, но эта встреча сильнее всего отпечаталась в моей памяти: сугубо мужская компания в предрассветный час в подвале Белого дома и я, порвавший семь басовых струн на его превосходном «Стейнвее».

Я вернулся в Германию из Гарварда в 1909 году, чтобы в течение года отслужить в частях Баварских королевских пехотинцев. Вся военная подготовка на службе осталась с XVIII века. Мы брали ружья на плечо, маршировали со знаменем, стояли в карауле перед королевским дворцом, и единственным случаем, отдаленно напоминавшим военные действия, стал эпизод, когда несколько моих гарвардских друзей под началом Гамильтона Фиша (позже он примкнул к лагерю изоляционистов в Конгрессе США) увидали меня, стоящего на часах, и пригрозили сбить мою каску и сыграть ею в футбол прямо на Фельдернхалле. Когда я пригрозил позвать охрану, они оставили меня в покое. Потом после года обучения в Гренобле, Вене и Риме я вернулся в Штаты и принял бразды правления филиалом предприятия Ханфштанглей на Пятой авеню.

Трапезничал я в основном в гарвардском клубе, где познакомился с молодым Франклином Делано Рузвельтом, в то время набиравшим популярность сенатором от штата Нью-Йорк, и получил несколько приглашений погостить у его двоюродного брата Тедди, бывшего президента, который ушел на покой и жил в своем владении на Сагамор-хилл. Он был горячо рад видеть меня в своем доме, кроме того, дал мне два совета, которые сильно повлияли на мое мировоззрение. «Ну, Ханфштангль, – говорил он, – как прошла твоя военная служба? Бьюсь об заклад, что она не причинила тебе никакого вреда. Я краем глаза видел твою армию в Деберице, когда наносил визит кайзеру, дисциплина, подобная той, никому не может навредить. Ни одна нация не выродится, если будет поддерживать такие стандарты». Должен сказать, что меня очень удивили его слова, потому что Вильгельм II совсем не способствовал росту популярности Германии в то время, однако это замечание стало еще одним доводом в пользу идеализированного представления об армии, которое я получил от сержанта Штрайта. Потом мы говорили об искусстве, литературе и политике, и экс-президент выдал фразу, которая навсегда отпечаталась в моем мозгу: «Ханфштангль, твой бизнес заключается в том, чтобы выбирать лучшие картины, только помни, что в политике выбирают меньшее из двух зол».