Москвич в Южном городе - стр. 29

– Зачем мне все это?

– Не знаю, так делают все приезжие.

– Разве я приезжий?

– А кто вы?

– Приезжий. А Надежда?

– Ну Надежда здесь выросла. Вам нравится Надежда?

Я вспомнил стройную зеленоглазую русую соседку, как она подрезает виноград и убирает двор от осенней опавшей листвы. Вспомнил ее тонкие нежные руки, и мне стало не по себе.

– Не знаю.

Я тоже отпил кофе и посмотрел на Вадима. Вадим криво усмехнулся:

– Вот видите, вы сами не знаете, чего хотите. Скоро пройдет ваше вдохновение, чувства притупятся, новые впечатления улягутся, и вы получите ту же саму северную тоску, от которой бежали в Южный Город, только теперь она будет южной.

– Разве может быть южная тоска?

– Может. У северных народов ад – это холод, а у южных – это жара.

– Что же мне делать?

Я тяжело вздохнул. Кофе остыл и был противным и горьким на вкус, я забыл его подсластить. Шоколадный круассан не радовал.

– Попробуйте попутешествовать или играйте в шахматы с пенсионерами, попивая пиво, или найдите себе хобби. У вас есть хобби?

– Нет.

– Ну тогда слетайте в Москву.

– Зачем?

– Чтобы время от времени избавляться от «броневичков».

– Игнатий, откуда у вас все эти богатства? – задал я вопрос владельцу небольшого книжного магазинчика, расположенного в подвале особнячка XIX века Южного Города.

Я прохаживался возле пыльных полок с номерами журналов «Нового мира» за 1986 год, «Огонька» за 1991-й и его поэтической серии, стопок журналов «Октябрь» и «Наш современник», со страниц которых на меня смотрели Домбровский, Орлов, Левитанский, Межиров, Липкин, Бергольц, Тряпкин и Сопровский с Ерофеевым. Здесь же связанные веревочками лежали дореволюционный Шульгин, революционные Лев Шестов и Розанов, буйные Зинаида Гиппиус с Мережковским. Иногда я спотыкался о Керуака, Миллера и Горация, восторженно чертыхаясь в темноте.

– А-а-а-а, сдают, – протянул Игнатий и лениво зевнул, щелкая пультом от телевизора, на котором шла пресс-конференция президента.

– Кто сдает?

– Ну интеллигенция сдает.

Я представил старенького сгорбленного профессора университета, несущего в букинистический Игнатия философа Бердяева или поэтов Блока с Цветаевой, и мне это показалось невиданным делом.

– Не может быть, – охнул я.

Игнатий еще раз зевнул:

– Ну не они сами, внуки их сдают или мы из домов вывозим. Мрут-с.

Я представил, как Игнатий на своем «форде» объезжает старенькие пятиэтажные дома южного города и собирает бумажные книги.

– И что, они никому не нужны?

– Никому, кроме вас.

Игнатий потянулся за чаем, он уже давно дымился на его столе. Я явно мешал ему выпить стаканчик и закусить мягким эклером. Я посмотрел в телевизор. Там серьезные журналисты пытали уставшего президента. Президент нехотя и грустно отвечал на их вопросы.