Московское наречие - стр. 40
Автобус катил где-то между плато Устюрт и Туранской низменностью, меж мутными дарьями и двумя пустынями. «Кызыл по одну руку, – оживленно размахивал Коля, – по другую – Кара. А и тут и там все кумы – крестные мои пески»…
Узнав, что Туз едет на раскопки древнего Хорезма, чуть не выпал в окно: «Е-мое-немое, да я ведь тоже помаленьку копаю! Как увижу холмик, так и роюсь, точно бобик с тузиком! А нахожу одни черепа. Их у меня, наверное, сто, черепов-то. Да тут, куда ни плюнь, всюду кости, – призадумался он. – Э, кум, как думаешь, сколько же народу померло на земле, если с самого начала?»
Не хотелось Тузу падать в глазах Коли-ножа, но не знал, какую цифру назвать, чтобы не осрамиться. Может, триллионы. А может, миллиарды. Или и того меньше. Ведь было допотопное время, когда жили сотни лет. Мафусаил, например, почти тысячу. Наверное, можно прикинуть на арифмометре. Впрочем, черт его знает, как и с чего приступить…
«Нам здесь! – подтолкнул в бок Коля-нож. – Погостишь, кум, у меня, а потом доставлю прямо на раскоп». – Свистнул, и автобус замер посреди голых беззвучных песков.
Они долго тащились по пустыне. Даже солнце утомилось, намереваясь вскоре прилечь.
И Коля не выглядел уже таким бодрым «эректусом» – продвигался наклонно, похилившись к земле под острым углом. Непостижимо, как удерживал равновесие. «Солнце лупит вкось и печет меньше, – пояснил он и тут же вообще распластался, наступив в чью-то кучу. – Эх, засрали сто блядей междуречье!»
Кто это такие, Туз не стал уточнять, но «сто» было, видимо, любимым числом Коли – все мерил сотнями, не доверяя остальным величинам.
Если и не сто километров отмахали, то около пяти. Кабы не луково-овечья сила ци, Туз вряд ли бы выдержал. Вскоре, тоже угодив в помет, заподозрил, что бродят они кругами. И начал опасаться, не попал ли по легкомыслию и доверчивости в дурную историю – не ограбит ли Коля, вспомнив предков, Русь в его лице. «Скажи на милость, бывал ли ты под Курган-Тюбе? – спрашивал, чтобы не молчать. – Хоть как место называется, куда идем? Есть улица, номер дома?»
Но Коля-нож угрюмо закрылся и только дико взглядывал по сторонам. Рожа с рубашкой стали одного цвета, багрово-пурпурного, а тесак за голенищем топорщился на всю длину ноги. Того и гляди, достанет да пырнет и бросит в пустыне. То ли он казак, то ли кипчак, а может, каракалпак? Хрен разберет! Уравновешенный телесно, зато душевно неустойчивый.
Туз размышлял, как быть при нападении – бежать, бороться или склонить покорно голову? И чувствовал – всего ближе последнее. Из двух знаменитых лягушек, угодивших в горшок с молоком, всецело понимал утонувшую. Однако помнил о своем предназначении, не ясном самому, но определенном Раей, и надеялся, хоть и не до полной уверенности, что ничего особенного не стрясется.