Московские стрельцы первой половины XVII – Начала XVIII века. «Из самопалов стрелять ловки» - стр. 16

. Несмотря на отступление русской конницы с поля боя, приказы московских стрельцов долго отбивались от польской конницы за импровизированной засекой из поваленных деревьев: «Лишь пехота, в кучу сбившись, отступила в порядке на добрых полмили и в березняке неком, наподобие пасеки окопанном, остановившись со всякой амуницией и инфантерией, оборонялась. Урон она нам тут причинила больший, нежели в решающей битве… и много других воинов, как выстрелами, так и бердышами поразили…»[73]. Московские стрельцы и солдаты «нового строя», исчерпав средства к обороне, подвергаясь артиллерийскому обстрелу, выступили из засек и пошли на прорыв. Понеся большие потери, они сумели пробиться сквозь польские отряды и выйти к Полоцку, на соединение с конницей воеводы Хованского. Годом ранее, в битве при Конотопе, стойкость московских стрелецких приказов позволила воеводе Трубецкому свести результат сражения из стратегического поражения к тактическому[74].

Стойкость московских стрельцов во второй половине XVII в. воспринималась уже как некая непременная отличительная черта этих подразделений. Факты бегства стрельцов с поля боя не прослеживаются ни во время Тринадцатилетней войны, ни во время восстания Степана Разина, ни во время русско-турецких войн. Возможно, подобная традиция – «стоять до последнего» – родилась на полях сражений Тринадцатилетней войны, когда основной ударной силой противника была кавалерия, будь то польские и литовские гусары или татарские огланы. Русская поместная конница, пусть и усиленная рейтарскими эскадронами нового строя, придерживалась старинной степной тактики, при которой отступление серьезным грехом не считалось, поэтому в случае внезапного отхода конницы русская пехота должна была полагаться только на себя, никакой помощи ждать было неоткуда. Вражеская конница, способная догнать и изрубить беглецов, чужая, незнакомая местность, двойственное отношение местного населения, помимо присяги, религии и воспитания, являлись эффективными дисциплинирующими факторами. Стрелец, помышлявший о бегстве, понимал, что единственный способ выжить и победить – это держать строй, вести огонь и выполнять приказы командиров. Иначе беглеца почти неминуемо ждала смерть.

Судя по данным наказных памятей о выдаче хлеба и других продуктов увечных стрельцам, а также вдовам и матерям погибших стрельцов, такие меры социальной защиты предназначались только для тех, кто «крестного целования не позабыл», т. е. не бежал с поля боя или с похода, тем более не перешел на сторону противника