Московские стрельцы первой половины XVII – Начала XVIII века. «Из самопалов стрелять ловки» - стр. 13

Требования, выдвигавшиеся современниками, прежде всего царем и его администрацией, к московским стрельцам, можно разделить на морально-этические и профессиональные. Информация о таких требованиях содержится в «наказах» и «наказных памятях» стрелецким офицерам – головам и сотникам, письмах царя Алексея Михайловича, воеводских «описках» и «расспросных речах» – официальных отчетах о битвах, победах и поражениях, народной публицистике и ряде других письменных источников.

Морально-этические требования представляли собой следующий перечень:

а) Безусловная верность присяге вне зависимости от каких бы то ни было обстоятельств: «а новоприборных стрелцов приводить к вере в соборной церкви…»[60]. Это требование подразумевало верность присяге и царю, т. к. измена царю и нарушение присяги означало клятвопреступление по канонам православной веры. От московских стрельцов требовалась безусловная, слепая верность. Это требование сложилось под влиянием внутриполитических конфликтов в России XVII в.: городских восстаний, крестьянских бунтов и т. д., а также в условиях неодинаковой боеспособности и стойкости русской пехоты на полях сражений.

Например, во время Медного бунта 1662 г. московские стрельцы стали ударной силой в борьбе с восставшими. 25 июня 1662 г. события развивались стремительно и, как можно предполагать, во многом неожиданно. Толпа мятежников, разгромив дома бояр и купцов – разработчиков монетной реформы и советников царя, двинулась в Коломенское, где находился Алексей Михайлович с семьей. Телохранители царя и стрельцы Стремянного приказа в это время готовились оборонять семью царя в коломенском дворце. В Коломенское были стянуты практически все военные силы, которые удалось собрать, – несколько стрелецких приказов, солдатских и рейтарских полков. Патрик Гордон отмечал, что стрелецкие приказы, поднятые по тревоге и явившиеся к царю, не насчитывали штатной численности: «полки чрезвычайно слабого состава»[61]. К. В. Базилевич и В. И. Буганов объясняли неактивность стрельцов ранним часом восстания и плохой информированностью[62]. С первым утверждением трудно согласиться, московские стрельцы были профессиональными военными. В плохую осведомленность стрельцов относительно происходившего в Москве также трудно поверить, т. к. они были жителями этого города и не могли не знать о растущей напряженности. Приказы, не явившиеся в Коломенское, занимались подавлением восстания в самой Москве.

Когда восставшие возвратились в царскую усадьбу, то попали в засаду – стрельцы и солдаты с одной стороны, а рейтары с другой зажали бунтовщиков в «клещи». Алексей Михайлович хорошо рассчитал боевые порядки своих сил – безоговорочно верные ему стрельцы шли в бой первыми, а солдаты, которые к тому же сочувствовали восставшим (среди которых было много их братьев по оружию – солдат из полка Аггея Шепелева), находились в резерве, где могли не рисковать собой.