Монашеский Скит - стр. 24
Я побрел в обратном направлении, внимательно приглядываясь не только к корням, но даже к теням веток на дороге, которые старательно обходил.
«Что это было?» – спрашивал я самого себя. После разговоров с монахами все окружающее казалось исполненным непонятных знаков и предзнаменований. Я вернулся, испугавшись безобидного полоза. Может быть, неведомые силы не хотели, чтобы я добрался до кельи? «Или ты просто пока не готов прийти туда», – подсказал мне внутренний голос. После некоторого раздумья я согласился с явившимся мне подсказчиком.
Рано мне молиться с Амвросием в его келье…
А вдруг это враг человеческий в образе змеи пожелал смутить меня?! Я же – поддался ему: испугался и повернул назад…
Наверняка Амвросий мог бы все разъяснить, но гордыня помешала мне заговорить с ним. Я настойчиво уверял себя, что свои проблемы должен решать самостоятельно.
Много времени должно было пройти, прежде чем я понял, что напрасно сомневался. Господь услышал и принял бы молитву, идущую от сердца, где бы она ни прозвучала: в соборе перед святыми чудотворными иконами, в келье отца Амвросия, в ладье посреди моря или на горной тропе, где встретился мне полоз. Но, даже испугавшись змеи, я не воззвал к Господу, истолковал происшедшее по-своему и повернул вспять – к своим безответным вопросам, к своим сомнениям…
Снова не услышал, как Спаситель стучится в мое сердце!
Значит, не ожила пока моя душа, не пришел конец испытаниям.
Послужи ближним своим…
Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости.
Екк, 9, 10
Я осознал, что вера и все, что с нею связано, занимали малое место в моей прежней жизни. Да и в настоящем я мало задумывался: почему именно монахи оказались моими спасителями? Почему Господь сделал так, что я общаюсь исключительно с людьми в монашеских одеяниях?
Видимо, пребывание в морской пучине сдвинуло некие потаенные механизмы в моей голове. Оказавшись выброшенным из прежнего бытия, я постепенно смирился, перестал неустанно задавать вопросы и пытаться узнать о событиях, происходящих в мире.
Думаю, я вправе был повторить вопрос поэта: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»
И вряд ли бы удивился, узнав, что оказался в другой эпохе.
В другой реальности…
Однако к началу осени я не выдержал. Когда отец Дорофей в очередной раз наведался к нам с мешком монастырских даров – книг для Амвросия, сухарей, свечей, ладана для кадила – я попросил позволения отправиться в монастырь: пусть на время, пусть на какую-нибудь черную работу!