Молоко в ладонях - стр. 16
Только вот Ивану Бергеру ночами плохо спалось совсем не по этой причине. А коли уж морила усталость, то снилась лишь великая надежда, что жена Елизавета, следуя его указаниям и наставлениям, сохранит, убережет детей и если уж доведется выбраться ему из лагерной неволи, то и память о нем тоже. Вряд ли что-то большее способно будет остаться, считал Иван уже после первой пересылки, ведь вскоре ждал лагерь и каторжные работы где-то на рудниках, в каменоломнях или лесоповалах Северного Урала. Так, по крайней мере, говорили те, с кем удавалось пошептаться. Народ постоянно менялся, словно намеренно тусовался, подобно картам в колоде, чтобы, не приведи, в масть людишки оказались. Где сговор, там и буза, что категорически запрещалось и пресекалось на всем пути следования: «Хотя чего ее хранить, память эту, которой в лучшем случае суждено кануть в небытие, а в худшем, может только для будущего поколения и остаться; память она в детях жить должна, – размышлял Иван. – Сбережет детей жена, значит в тугую годину найдется и для него место в ее обеспокоенных тягостным временем воспоминаниях. А он, пока жив будет, никогда не растеряет память о близких, а даст Бог вновь когда-нибудь обнимет жену, ласковую и любящую его Елизавету, старшего сына, своих дочерей и маленького Ваньку, которому придется труднее всех остальных». Но прежде, судьба велела выстоять, не сломаться, не подвести себя и оправдать надежды родных, и когда-нибудь вновь встретиться, уберечь всех измученной и ссохшейся памятью и душой, не оправдав коварство и бесчеловечность предназначения Гулага.
К утру, едва сквозь щели товарного вагона, крадучись, пробрался свет, состав дернуло, потом еще и еще, пока вагоны не остановились и, утомившие непрестанным стуком колеса, не замерли окончательно. В ожидании шевеления – тишь… После, глухой, простуженный кашель первого разбуженного толкотней подневольного, потом еще и еще…
Те, кто спал не на нарах, а на полу, стали подниматься, разминая слежавшиеся, сбившиеся в кучу кости, согревались. Кто-то затянулся табачком; приятно повеяло дымом. Счастливчик у кого было… Пошел косячок по рукам; раз два, раз два и нету… Нырнул дымок ко второму ярусу, до третьего только запах достал… Тянут носами мужики, ловят чудный запах, глубже вдыхая привычную барачную вонь. Она уж не вонь вовсе, с дымком ведь. А туберкулезникам беда от услады; зайдутся худые легкие, что гармонь мехами; не уймешь пока нутро кашлем не вынесет.
– Знать прибыли, пора бы уже, сколько можно трястись, – прорезался первый недовольный голос, за ним другой, с интересом: