Молодинская битва. Куликово поле Грозного Царя - стр. 47
Понял князь Бельский, что не случайно вышел Сафа-Гирей на это поле, и встретил вражеские войска огнём артиллерии, а затем ударил всею силою отважных конников. Бежал враг, оставив предместья, в которых воины Бельского нашли немало полонённых русичей, едва поверивших в свою свободу, взяли и трофеи немалые, вполне по тем временам законные.
Осада же не была долгой. Скорее угрозу в себе содержала, ведь через поле Арское пролегал торговый путь, важный для снабжения Казани.
Возвратился Бельский к государю не как побеждённый, а как победитель. Никто не принуждал оставлять рубежи завоёванные. Сам ушёл и с гордостью доложил:
– Повеление твоё исполнено, государь! Втоптали мы войско Сафа-Гирея в город!
И таков успех порадовал.
О штурме Казани и думать было нечего, но как бы не переживал государь и напрасные жертвы среди людей, и утрату военного снаряжения, и потерю конского состава, сознавал он, что всё это не напрасно. Чуваши и марийцы, просившиеся под руку Москвы, не дрогнули, не разбежались, а оставались с русским войском до окончания похода. Казанцы же увидели, что недалёк тот день, когда придёт расплата за их злодеяния.
– Не горюй, великий государь, – сказал воевода Бельский, после того как на военном совете было решено возвращаться в Москву в виду надвигавшейся весеннее распутицы: – Решена важная задача. Ты поддержал народы, под руку твою стремящиеся. И казанцем показали мы на Арском поле, что сила русская ещё проявит себя. А Казань?! Казань ещё будет нашей.
– Славны твои слова, воевода князь. Что ж, отойдём покуда, да лучше подготовимся к казанскому взятию.
Иоанн Васильевич понял главное – нужно вычищать крамолу боярскую, иначе не будет ни укрепления Руси, ни полного обретения суверенитета, ни прекращения жестоких набегов ворогов всех концов света, мечтающих о том, чтобы не было на свете русичей, кроме малого числа рабов, их, нелюдей мерзких обслуживающих, а были лишь богатства Земли Русской, которыми можно было бы пользоваться вдоволь и безнаказанно. Не дать им сделать это было священным долгом Иоанна Васильевича, в грозу рождённого и в огненном пожарном пламени власть обретшего.
«Не хочу смерти грешника…»
Ещё в ноябре минувшего года, незадолго до выезда во Владимир к войску, получил Иоанн Васильевич сообщение о том, что его опальный дядя Михаил Глинский в ноябре 1547 года вместе с князем Иваном Ивановичем Турунтаем-Пронским бежал из ржевских имений в Литву. А ведь Литва в ту пору была во вражде с Московским государством, и побег туда – измена.
Вызвал тогда государь к себе боярина воеводу Петра Ивановича Шуйского. Повелел догнать, задержать и привезти беглецов в Москву. 11 ноября предстал Глинский пред державными очами племянника. Пал в ноги, клялся, что шёл на богомолье. То же и Пронский показывал. Но в конце концов признались оба боярина, что в Литву путь держали.