Молчаливый голос - стр. 6
Волэн теперь тоже устал. Вернувшись в свой небольшой посёлок, оставляя жестокие битвы в памяти, что никто не украдёт, воитель ждал покоя и отдыха, соскучился по знакомым городским улочкам и приветливым жителям. Кроссвинд на распутье дороги от Клейта до Фолпура и Железного тракта всегда охранял от невзгод путешественников, а своих уроженцев и подавно лелеял под благодатью Радогоста – бога щедрости, урожая и гостеприимства.
И что же теперь? Куда попрятался местный люд, почему хозяйства разорены, а вместо гордого приветственного постамента на главном въезде Волэна встретило дерево висельников?
Война не коснулась напрямую земель выше Клейта, кто же зверствовал здесь?
Надсон-Нарбут думал по возвращении первым делом зайти в корчму «Горячего быка», пропустить пару кружек лучшего эля на всём Железном тракте, прежде чем обрадовать родителей, но теперь хотел проверить домочадцев, как можно скорее.
Новый порыв ветра мотивировал воронье развернуться, пролетев над головой ветерана с оглушительным хлопаньем крыльев и диким карканьем. Надсон-Нарбут пригнулся, защищая лицо и голову руками: «Гнусные падальщики!»
– Столь же гнусные, как и расхитители чужих могильников.
Волэн резко обернулся к дереву. Трупы покачивались в унисон со скрипами ветвей, как метрономы, дробя музыку дерева на выверенные такты. Ветеран приблизился к злополучному памятнику смерти: «Неужели всё показалось? Война развила во мне извращённое воображение?»
– Нет, Надсон-Нарбут, потомок старого плута, никчёмного труса, убийцы и вора. Клинок твой пресытился кровью врагов, и теперь хочет пить души твоих земляков! – Мертвец, висящий со вспоротым животом, сгнивший наполовину, без глаз, без волос и без рук, шевелил нижней челюстью с едва сохранившимися зубами и языком. – Напои его! Johannes Sjöberg sitit! Dormit, sed adhuc exregiscimini. Он спит, но ещё проснётся. Evigilabit certe et obsteret clamoribus suis et gemitu omnium inimicorum moruorum, quis prope erit. Непременно пробудится и оглушит своими воплями и мертвенными стонами всех врагов, что окажутся рядом. И вернётся сын в дом своего отца. Et filius revertetur ad domum patris sui. И успокоятся души тех, кто был проклят на веки вечные. Et animas maledictorum in secula seculorum requiescent.
Объятый животным страхом, несравнимым ни с чем, Волэн упал, выронил меч, схватился за голову, зажмурив в панике глаза. Отвратительное видение, рождённое израненным войной и незабытым горем разумом, ушло с последними отголосками слов мертвеца. Надсон-Нарбут открыл глаза, тело висельника едва шевелилось ветром, он был мёртв, как и положено трупу. Не успев выдохнуть с облегчением, Волэн зажал уши, спасая барабанные перепонки от продолжительного звона, закончившегося падением мёртвых птиц на землю вокруг ветерана.