Мои странные мысли - стр. 43
Мустафа-эфенди. На следующий год, когда Мевлют перешел во второй класс средней школы, он все еще стеснялся кричать на улицах: «Йогурт! Кому свежий йогурт!» – но уже привык носить на спине шест с мисками, до краев заполненными бузой или йогуртом. Каждый день он забирал пустые бидоны из закусочной позади Бейоглу и относил их на склад в Сиркеджи, а затем забирал полные йогурта или бузы миски и шел в центр Бейоглу, к Расиму, у которого пахло жареным луком и горелым маслом, и только потом возвращался на Кюльтепе. Если вечером я, вернувшись домой, заставал Мевлюта у стола за уроками, то обычно говорил: «Машаллах, ты, верно, коль так дальше пойдет, станешь первым профессором в нашей деревне». А он, если уже выучил урок, обычно просил: «Отец, послушай меня!» – и, уставившись в потолок, начинал рассказывать. Запнувшись, он переводил взгляд на меня. «Сынок, что ж ты ждешь помощи от отца? Твой отец неграмотный! У меня на лбу твой урок не записан», – усмехался я. Он, когда и во второй класс пошел, учился так же рьяно, да и работал тоже. Иногда вечером, бывало, он скажет мне: «Отец, я сегодня иду с тобой бузой торговать! Завтра занятий нет!» Я с ним не спорил. А в другие дни мог сказать: «У меня на завтра большое задание, я после школы сразу домой!»
Как и многие другие ученики мужского лицея имени Ататюрка, Мевлют скрывал свою жизнь вне школы и никогда не рассказывал таким же, как он, торгующим одноклассникам о том, как он живет. Когда Мевлют случайно видел кого-нибудь из них на улице, то поворачивал голову в другую сторону. Одного парня из Хёйюк, который вместе со своим отцом собирал старые газеты, пустые бутылки, жестяные банки, он заметил перед самым Новым годом, когда случайно встретил его в Тарлабаши. На лице у того паренька всегда было мечтательное выражение, на уроках он смотрел в окно, а через четыре месяца после начала занятий во втором классе пропал, и о нем никто не спрашивал и не вспоминал. Подобным образом пропали многие его товарищи, находившие работу или оказавшиеся в подмастерьях.
У молодой учительницы английского языка Назлы Ханым были большие зеленые глаза, белоснежная кожа и передник, разрисованный зелеными листьями. Мевлют подозревал, что она родом из другого мира, и ему изо всех сил хотелось стать старостой класса, чтобы оказаться поближе к ней. Если какой-нибудь хулиган на уроке не слушался учителя, то старосты имели право успокоить такого хорошей затрещиной. На задних партах находилось немало желающих оказать преподавательницам вроде учительницы Назлы подобную услугу. Добровольные помощники сами поднимались во время урока, чтобы усмирить расшалившихся малолеток. Они били очередного непоседу кулаком в спину и кричали на весь класс: «Ну-ка, заткнись и слушай урок!» или «Перестань хамить учителю!». Когда Мевлют замечал, что учительница Назлы довольна помощью, он ужасно ревновал ее к подобным доброхотам и злился. Вот если бы учительница назначила старостой его, Мевлюта, он бы не стал использовать грубую силу, чтобы заставить замолчать негодников, – нет, все хулиганы и лентяи слушались бы Мевлюта только потому, что он – бедняк из квартала гедже-конду!