Мои порочные звери - стр. 29
Кутаюсь в плед и приваливаюсь к стене. Вновь тянет в дремоту, которой я подчиняюсь. Я согласна уйти в вечный сон. Пусть он станет для меня спасением. Меня терзают тревожные и блеклые обрывки кошмара, которые складываются в жуткую картину. Я вижу в размытых пятнах бледного дядю, которому в лицо рычит Давид о том, что бессовестно похитил меня.
Тени с морщинистыми ликами ждут от Васика Арашада, когда он выступит против и кинется защищать честь семьи, а он пытается уйти от ответа. Старики, которых забавляет ситуация, требуют честного боя, от которого дяде не уйти, а раз в лес пожаловал человек, то обращение для Давида под запретом. А после мой кошмар сплетается в драку. Давид в личине человека выплескивает весь гнев на дядю, который лишь раз смог попасть ему по лицу. И то по касательной. Я разочарована.
Скрип двери, рык и всхлипы меня выдергивают из сна. Давид за волосы тащит ко мне окровавленного и мычащего дядю, в котором я не узнаю того высокомерного и крепкого мужчину, которого боялись все родственники. Прижимаю руки ко рту.
Сгорбленный, избитый, в синяках, кровоподтеках и с опухшим лицом стоит передо мной на коленях. Правая кисть вывернута в неестественном положении, а Давиде, что стоит рядом, полон энергии и злобы.
— От позора семьи зависит твоя жалкая жизнь, Васик Арашад, — дергает дядю за волосы.
Дядя что-то бормочет. Я улавливаю в его голосе животный страх, который складывается в невнятные извинения. У него выбиты зубы, и каждое слово брызжет окровавленной слюной. Давид выпустит ему кишки, ведь мужчина не отстоявший честь женщины достоин лишь смерти.
— Твоя свобода или его жизнь, Ани?
— Не надо… — едва слышно шепчу в ладони.
— Какое бессмысленное милосердие, — глаза Давида вспыхивают желтыми огоньками ярости, и он ослабляет пальцы. — Разве ты не хотела на волю?
Дядя валится на пол и хриплыми всхлипами ползет к двери. Не такой ценой я хотела свободы. Как я буду жить, если отца трех ребятишек закопают в лесу со вспоротым животом? Да и что тут за традиции такие?! Либо неволя, либо смерть.
— Он не смог отстоять твою честь, Аниса.
— У него не было шансов. Он человек, а ты…
— Я ему нос и ребра ломал человеком, — Давид щурится и поднимает голову. На шее у кадыка одинокая царапина, которая должна была уже зажить. — Без силы зверя.
Наклоняется ко мне, вглядывается в глаза и шепчет:
— Через пять минут, чтобы была в моей спальне.