Могильный переплёт - стр. 40
Кажется, я увлёкся. Черная дыра поглотила меня, бережно и аккуратно.
21 июня
Петух надрывал гортань на совесть, словно участвовал в петушином конкурсе народных исполнителей. Мне захотелось его ощипать и сварить суп. Потом залаяла собака, я не выдержал и открыл глаза. Незнакомую комнату заливал яркий солнечный свет, пробиваясь сквозь небрежно отвешенные шторы. Я лежал на диване, ноги запутались в простыне и пододеяльнике, подушка наполовину выбилась из наволочки. Мне не потребовалось уймы времени, чтобы понять – я не помню, где я и как здесь оказался.
Определённо, это был сельский дом. Я привстал на локти и осмотрелся. Напротив стоял шкаф с сервантом и книжными полками. Справа – кресло с разбросанными на его спинке и подлокотниках вещами. Среди них я узнал и свои белые штаны. Рубашка валялась и вовсе на полу. За креслом находился журнальный столик, заваленный газетами и переполненными шелухой от семечек кружками. Вполне приличный по деревенским меркам телевизор с плоским экраном и солидной диагональю.
Я не без труда встал, натянул штаны и, покачиваясь, подошёл к окну. Растущие деревья заслоняли обзор, мне удалось разглядеть лишь часть забетонированной дороги и собачью будку. В этот момент за спиной прозвучал до боли знакомый голос. Нет, голосок:
– Уже проснулся, городской плохишь?
Я застыл в полуобороте. Мне показалось, неловкое молчание в ту секунду не смели нарушать ни петухи, ни собаки. Пухлая девица с румяными щеками и светлыми волосами, собранными в пучок, смотрела на меня с заигрывающей улыбкой. Я узнал её за долю секунды до того, как обернулся. Птичью трель, выступающую в роле голоса, забыть было сложно. Мне стало не по себе.
– Вы кто? – выдавил я, ощущая себя добропорядочным классическим кретином.
Барышня замотала головой и начала разбирать вещи на кресле:
– А ведь говорила тебе не пить столько. От козьего молока отказался. Конечно, лучше хлебать вино и пиво.
Я решил не усугублять своё положение, а просто подобрал рубашку, надел и зашагал к выходу.
– Куда пошёл? – Вопрос прилетел мне в спину как стрела с ядовитым наконечником. – Завтракать что будешь?
– А что есть?
– Каша, омлет, молоко, сырники, – перечислила девушка.
– Мне хватит омлета, – бросил я и вышел в соседнюю комнату, оказавшуюся зимней кухней.
В углу висел рукомойник. Я умыл лицо, прочистил глаза и уши в надежде, что эта незамысловатая утренняя процедура пробудит мою канувшую в летаргический сон память. Не пробудила.
За массивной дверью, ведущей, надо понимать, на веранду или прямиком на улицу, я услышал смех и знакомый баритон: