«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники

См.: The Golden Age of Theoretical Ecology: 1923–1940: A Collection of the Works by V. Volterra, V. A. Kostitzin, A. J. Lotka and A. N. Kolmogoroff / Ed. F. M. Scudo, J. R. Ziegler. Berlin; Heidelberg; N. Y., 1978.

См.: Le prix Montyon de statistique // Comptes rendus hebdomadaires des séances de l’Académie des sciences. 1942. T. 215. P. 614.

Центральный государственный архив города Москвы (далее – ЦГА Москвы). Ф. 418. Оп. 316. Д. 441. Л. 17.

Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. М., 1931. Вып. 2. С. 49.

Воспоминания Н. К. Крупской цит. по примечаниям к кн.: Ленин В. И. Письма к родным. 1894–1919. М., 1931. С. 366.

См.: Костицын В. А. Об одном общем свойстве систем ортогональных функций // Математический сборник. 1912. Т. 28. № 4. С. 497–506; Несколько замечаний о полных системах ортогональных функций // Там же. 1913. Т. 29. № 1. С. 134–139.

См.: Kostitzin V. Quelques remarques sur les systèmes complets de functions orthogonales // Comptes rendus hebdomadaires des séances de l’Académie des Sciences. 1913. T. 156. P. 292–295.

Цит. по: Колягин Ю. М., Саввина О. А. Дмитрий Федорович Егоров: Путь ученого и христианина. М., 2010. С. 291.

См.: Kostitzin V. Sur la distribution des étoiles dans les amas globulaires // Bulletin astronomique. 1916. T. 33. P. 289–293; Kostitzin V. Sur la périodicite de l’activite solaire et l’influence des planets // Comptes rendus hebdomadaires des séances de l’Académie des sciences. T. 163. 1916. P. 202–204.

Российский государственный архив социально-политической истории (далее – РГАСПИ). Ф. 2. Оп. 1. Д. 24307. Л. 4.

В «Обзоре деятельности антисоветской интеллигенции за 1921–22 гг.» В. А. Костицын назван в числе «инициаторов и организаторов» профессорского движения в Москве (см.: Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК – ГПУ. 1921–1923 / Вступ. статья, сост. В. Г. Макарова, В. С. Христофоров. М., 2005. С. 142).

Т. 1, с. 239 настоящего издания. Далее том и страницы данной книги указываются в скобках в тексте.

Стратонов В. В. По волнам жизни: Воспоминания // Государственный архив Российской Федерации (далее – ГАРФ). Ф. Р – 5881. Оп. 2. Д. 669. Л. 225–226.

Стратонов В. В. Указ. соч. Л. 267.

Вернадский В. И. Дневники: Март 1921 – август 1925 / Сост. В. П. Волков. М., 1998. С. 98.

См.: «Из разговоров с Владимиром Александровичем Костицыным». Страничка из дневника В. И. Вернадского 1923 года / Публ. и коммент. М. Ю. Сорокиной // Берега: Информационно-аналитический сборник о русском зарубежье. СПб., 2015. Вып. 19. С. 50.

Помимо административно-преподавательской и редакторской работы, докладов на конференциях и т. д., Костицын регулярно публиковал научные и научно-популярные статьи и брошюры по математике, астрофизике и геофизике; в анкете от 24 сентября 1925 г. он указывал, что имеет «свыше 30 печатных трудов и свыше 100 рецензий и заметок» (ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 49. Д. 1353. Л. 2).

См.: ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 531. Л. 73.

Там же. Д. 587. Л. 14.

По декрету Совнаркома РСФСР от 3 июля 1922 г. дела, касавшиеся одной или нескольких родственных дисциплин, находились в ведении предметной комиссии, включавшей как всех научных работников (профессоров, преподавателей, научных сотрудников), принимавших участие в их преподавании, так и представителей обучавшихся по этим дисциплинам студентов («в количестве, равном половине научных работников»); предметная комиссия избирала председателя (из числа профессоров), его заместителя и секретаря, составлявших ее бюро, которое утверждалось правлением вуза (см.: Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства (далее – СУ). 1922. № 43. Ст. 518).

ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 588. Л. 1–3.

Там же. Д. 530. Л. 2, 11.

См.: Стратонов В. В. Указ. соч. Л. 226.

ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 588. Л. 1.

ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 396. Л. 199; Д. 681. Л. 46.

Там же. Д. 776. Л. 23, 29.

ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 49. Д. 824. Л. 1–3.

ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 1007. Л. 117.

Российский государственный архив экономики (далее – РГАЭ). Ф. 8062. Оп. 2. Д. 6. Л. 38.

См.: ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 1047. Л. 34; Д. 1049. Л. 8.

Там же. Л. 3.

Там же. Д. 1047. Л. 23.

Там же. Д. 1157. Л. 178–179.

В письме от 13 января 1929 г., адресованном В. В. Стратонову, В. А. Костицын вспоминал, как он и В. Г. Фесенков создавали Астрофизический институт: «Нам удалось выхлопотать: 1) помещение в старом гараже на Новинском бульваре – помещение не очень роскошное, но все же дающее возможность работать; оно состоит из одного этажа, где находится библиотека, канцелярия, измерительная, кабинет директора, две рабочих комнаты и кухня; в полуподвале помещены мастерские, фотографическая комната, лаборатория; 2) старую конюшню в Кучине, которая превращается постепенно в настоящую обсерваторию; 3) средства на оборудование в виде измерительного прибора, микрофотометров, телескопа Шера и пр.» (цит. по: Стратонов В. В. Указ. соч. Л. 260–261).

Костицын В. А. Успехи астрономии в СССР // Наука и техника СССР. 1917–1927: В 3 т. М., 1927. Т. 1. С. 218.

Архив Российской Академии наук (далее – АРАН). Ф. 518. Оп. 3. Д. 840. Л. 1–5.

Стратонов В. В. Указ. соч. Л. 226.

ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 1048. Л. 35.

Там же. Д. 1007. Л. 157.

Там же. Д. 682. Л. 106.

См.: Kostitzin V. Sur les solutions singulières des équations intégrales de Volterra // Comptes rendus hebdomadaires des séances de l’Académie des Sciences. 1927. T. 184. P. 1217, 1403–1404.

См.: ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 832. Л. 39.

Там же. Д. 834. Л. 7.

Там же. Л. 8.

Там же. Л. 2.

АРАН. Ф. 518. Оп. 3. Д. 840. Л. 7.

ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 1157. Л. 283.

Цит. по: Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б) – КПСС. 1922–1952 / Сост. В. Д. Есаков. М., 2000. С. 53.

ГАРФ. Ф. Р – 8429. Оп. 1. Д. 58. Л. 14.

Там же.

Там же. Л. 16.

Там же. Д. 69. Л. 6.

ГАРФ. Ф. Р – 5283. Оп. 2. Д. 36. Л. 161.

Там же. Ф. Р – 3316. Оп. 64. Д. 860. Л. 12.

См.: ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 1157. Л. 169–170.

Там же. Д. 1279. Л. 25–27.

АРАН. Ф. 518. Оп. 3. Д. 840. Л. 7.

См.: ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 1157. Л. 280.

Там же. Д. 1279. Л. 28–29.

Там же. Д. 1338. Л. 113.

ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 1876. Л. 2.

ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 1338. Л. 89.

Стратонов В. В. Указ. соч. Л. 260.

Там же. Л. 261.

ГАРФ. Ф. Р – 3316. Оп. 64. Д. 860. Л. 12.

ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 1338. Л. 41.

См.: ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 1879. Л. 10.

См.: Там же. Ф. Р – 3316. Оп. 64. Д. 860. Л. 12.

См.: ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 1339. Л. 5.

См.: Правда. 1929. № 272. 22 нояб. Подробнее см.: Генис В. Л. Неверные слуги режима: Первые советские невозвращенцы (1920–1933): Опыт документального исследования: В 2 кн. М., 2009–2012.

ГАРФ. Ф. Р – 1235. Оп. 44. Д. 73. Л. 226.

Там же. Ф. Р – 3316. Оп. 64. Д. 860. Л. 8.

Там же. Л. 12.

Там же. Л. 14.

Там же. Л. 18.

Там же. Ф. Р – 1235. Оп. 74. Д. 156. Л. 2–6.

Там же. Ф. Р – 3316. Оп. 64. Д. 860. Л. 22.

Там же. Л. 20.

Чистка Наркомпроса: Берегите валюту. Прекратите заграничные командировки чуждых людей // Комсомольская правда. 1930. № 8. 10 янв.

За партийность в философии и естествознании // Естествознание и марксизм. 1930. № 1(5). С. V.

Первая конференция военных и боевых организаций РСДРП. Ноябрь 1906 г. М., 1932. С. 356.

Стратонов В. В. Указ. соч. Л. 262.

Тесное сотрудничество итальянского и русского математиков подтверждает их совместная статья и обширная личная переписка (см. в приложении Библиографический список публикаций В. А. Костицына).

См.: Kostitzin V. A. Symbiose, parasitisme et évolution: (Etude mathématique). P., 1934; Applications des équation intégrales (applications statistiques). P., 1935; Evolution de l’atmosphere: Circulation organique, époques glaciaries. P., 1935 (на рус. яз.: Эволюция атмосферы, биосферы и климата. М., 1984); Biologie mathématique / Préface de Vito Volterra. P., 1937 (на англ. яз.: Mathematical Biology. L.; Toronto; Bombay; Sydney, 1939).

Цит. по: С. М. С. [Сорокина М. Ю.] «Не вижу в нем надобности для СССР…» // Природа. 2004. № 7. С. 78.

Франтиреры (вольные стрелки) – добровольческие отряды, действовавшие в тылу противника во время Франко-прусской войны 1870–1871 гг.

Как утверждалось в полицейском отчете, многие из запросивших советское гражданство делали это «из предосторожности, чтобы заставить забыть об их прислужничестве немцам либо сохранить нажитое благодаря коллаборационизму» (Российская эмиграция во Франции в 1940-е. Полицейский отчет 1948 года «La colonie russe de Paris» («Русская колония в Париже») // Диаспора: Новые материалы. Париж; СПб., 2007. Т. 8. С. 403).

РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 15. Д. 402. Тетради: I (19.03–16.04.1950), II (17.04–13.05.1950), III (14.05–02.07.1950), IV (03.07–08.08.1950), V (11.08–25.09.1950), VI (26.09–28.11.1950), VII (29.11.1950–21.02.1951), VIII (22.02–15.05.1951), IX (16.05–29.06.1951), X (30.06–19.09.1951), XI (20.09–03.12.1951), XII (04.12.1951–15.02.1952), XIII (16.02–23.05.1952), XIV (17.02–22.06.1952), XV (24.05.1952–12.01.1953), XVI (28.06.1952–02.02.1953), XVII (13.01–26.08.1953), XVIII (04.02–13.11.1953), XIX (27.08.1953–24.01.1954), XX (25.01–03.06.1954), XXI (04.06–26.10.1954), XXII (27.10.1954–09.05.1955), XXIII (10.05–31.12.1955), XXIV (01.01–31.12.1956), XXV (01.01–31.12.1957), XXVI (01.01–31.12.1958), XXVII (01.01–31.12.1959), XXVIII (01.01–31.12.1960), XXIX (01.01–31.12.1961), XXX (01.01–31.12.1962), XXXI (01.01–26.05.1963), XXXII (Автобиография), XXXIII (12.01–09.07.1950, на фр.).

Частично публиковались: «Говорить мне не с кем!»: Из воспоминаний В. А. Костицына / Публ., вступ. ст. Н. А. Сидорова // Российская научная эмиграция: Двадцать портретов. М., 2001. С. 35–54; Костицын В. А. Воспоминания о Компьенском лагере (1941–1942) / Сост., подгот. текста, вступ. ст., коммент., аннот. именной указатель В. Л. Гениса. М., 2009; Автобиография профессора В. А. Костицына / Подгот. текста, вступ. статья, коммент., биогр. справки В. Л. Гениса // Вопросы истории. 2010. № 10, 11; 2011. № 1, 4.

А. В. Костицын преподавал в Ефремовской мужской прогимназии. Его сын В. А. Костицын был крещен в Покровской церкви г. Ефремова 7 июня 1883 г.; восприемниками являлись родственники матери – титулярный советник С. В. Раевский и жена присяжного поверенного В. В. Раевского – О. А. Раевская.

Правильно: Рейнсдорп Иван Андреевич (1730–1782) – губернатор Оренбургской губернии (1768–1781), генерал-поручик (1771), руководил обороной Оренбурга в 1773–1774 гг.

После годичного обучения в реальном училище В. А. Костицын продолжил образование в смоленской гимназии, по окончании которой, в мае – июне 1902 г., успешно сдал выпускные экзамены, получив лишь две четверки – по латыни и греческому (см.: ЦГА Москвы. Ф. 418. Оп. 316. Д. 441. Л. 3).

Сыновья генерала Н. Н. Раевского, Александр и Николай, привлекались по делу декабристов, но были оправданы, а дочери Екатерина и Мария являлись женами соответственно М. Ф. Орлова, заключенного на полгода в Петропавловскую крепость, и С. Г. Волконского, приговоренного к 20 годам каторжных работ; единоутробный брат Н. Н. Раевского В. Л. Давыдов был приговорен к пожизненной каторге.

Слова Николая II из речи, обращенной к представителям дворянства, земств и городов на приеме 17 января 1895 г.: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо, как охранял его мой незабвенный покойный родитель» (Полн. собр. речей императора Николая II. 1894–1896. СПб., 1906. С. 7). В тексте написанной для императора речи были слова «несбыточные мечтания», но от волнения он произнес «бессмысленные мечтания».

Имеется в виду кн.: Михайлов А. Пролетариат во Франции. 1789–1852. (Исторические очерки). СПб., 1869.

Неточность: речь идет о И. И. Скворцове, печатавшемся под псевдонимом И. Степанов. См.: Блос В. Германская революция: история движения 1848–1849 года в Германии / Пер. В. Базарова, И. Степанова. М., 1920.

Первый съезд Российской социал-демократической рабочей партии проходил в Минске 1–3 марта 1898 г.

Ср.: «50 лет тому назад над Европой пронеслась живительная буря революции 1848 года» (Манифест РСДРП // Первый съезд РСДРП. Март 1898 года. Документы и материалы. М., 1958. С. 79).

См.: Шпильгаген Ф. Загадочные натуры // Шпильгаген Ф. Собр. соч.: В 23 т. СПб., 1896. Т. 5–6; Он же. Сомкнутыми рядами // Там же. Т. 1–2.

См.: Ферворн М. Общая физиология: основы учения о жизни / Пер. с нем. М. А. Мензбира и Н. А. Иванцова. М., 1897. Вып. 1–2.

Под псевдонимом Н. Бельтов книга вышла в 1895 г. в Петербурге.

Неточность: П. И. Барсов скончался 27 декабря 1911 г. в Смоленском каторжном централе от чахотки.

И. Х. Озеров общался с начальником Московского охранного отделения С. В. Зубатовым и принял участие в написании устава контролируемого полицией Общества взаимопомощи рабочих в механическом производстве и в организации воскресных чтений для рабочих в Историческом музее. Но сотрудничество с полицией сказалось на его репутации, и в воспоминаниях Озеров писал: «…мне причинили большую боль, оклеветав меня за чтение лекций рабочим, а я честно нес в их среду знания» (цит. по: Русские писатели. 1800–1917: Биографич. словарь. М., 1999. Т. 4. С. 409).

Педель – служитель университетской инспекции, низший надзиратель.

Выступая на заседании Московского математического общества 24 сентября 1902 г., П. А. Некрасов говорил, что «изоляторы суть спутники свободы», ибо «во всяком элементе конкретной гражданской свободы необходим спутник, ее охраняющий: стеснение, выражающееся в нравственной и гражданской дисциплине» (Некрасов П. А. Философия и логика науки о массовых проявлениях человеческой деятельности. (Пересмотр оснований социальной физики Кетле) // Математический сборник. 1902. Т. 23. № 3. С. 452–453).

Московское математическое общество основано в 1864 г.; с 1866 г. издавало журнал «Математический сборник».

Еще первокурсником Костицын стал членом студенческого математического объединения, созданного в 1902 г. под председательством Н. Е. Жуковского. 19 ноября 1904 г. Н. Н. Лузин сообщал П. А. Флоренскому: «Второй секретарь у нас – Костицын – хороший работник, идейный человек». В другом письме, от 23 сентября, извещая Флоренского о том, что «в механической аудитории при механическом кабинете имеет быть 14 неочередное заседание Математического (студенческого) общества», Лузин среди намеченных выступлений назвал доклад В. А. Костицына «Заметка о рядах Фурье» (см.: Переписка Н. Н. Лузина с П. А. Флоренским // Историко-математические исследования. М., 1989. Вып. XXXI. С. 130, 127).

«Русские ведомости» (Москва, 1863–1918) – ежедневная общественно-политическая газета; орган либеральной московской профессуры и земских деятелей.

Статья была напечатана неделей раньше, см.: Тимирязев К. Академическая свобода. (Мысли вслух старого профессора) // Русские ведомости. 1904. № 330. 27 нояб.

Перефразированные строки из стихотворения Н. А. Некрасова «Поэт и гражданин» (1856): «Поэтом можешь ты не быть, / Но гражданином быть обязан».

Ироничное название демократической избирательной системы, включавшей требование всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права.

Неточность: С. Г. Сбитников входил в меньшевистскую фракцию РСДРП.

См.: Ильин Вл. [Ленин В. И.] Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии. М., 1909.

Речь идет о статьях в журнале «Образование» в 1901–1906 гг.: «Что такое идеализм» (1901. № 12), «Критика a priori (письмо в редакцию журнала “Образование”» (1902. № 3), «Развитие жизни в природе и обществе» (1902. № 4–8), «Новое средневековье» (1903. № 3), «Из психологии общества (Авторитарное мышление)» (1903. № 4–6), «Отзвуки минувшего» (1904. № 1), «Цели и нормы жизни (1905. № 7), «Революция и философия» (1906. № 2) и в журнале «Правда» в 1904 г.: «О пользе знания» (№ 1), «Собирание человека» (№ 4), «Философский кошмар» (№ 6), «История одной опечатки» (№ 11), «Проклятые вопросы философии» (№ 12) и др.

III съезд РСДРП, на котором присутствовали только представители большевистской фракции, проходил в Лондоне 25 апреля – 10 мая (12–27 апреля по старому стилю) 1905 г. и принял резолюции «О вооруженном восстании» и «О временном революционном правительстве»; почти одновременно в конце апреля – начале мая в Женеве состоялась меньшевистская Первая общерусская конференция партийных работников.

См.: Костицын В. Декабрьское восстание 1905 г. // Декабрь 1905 года на Красной Пресне: Сб. ст. и воспоминаний / Под ред. В. Невского. М.; Пг., 1924. С. 21–47.

См.: Костицын В. Декабрьское восстание. М.; Л., 1926. 22 с.

С 15 октября 1905 г. в течение двух недель студенческая боевая дружина обороняла Московский университет от налетов черносотенцев, полиции и казаков, для чего были сооружены баррикады во дворе и у входов в здание; 29 октября на университетскую территорию были введены правительственные войска, и занятия прекратились до 15 января 1906 г.

Имеется в виду А. А. Ильин, партийная кличка – Ермил Иванович.

5 декабря 1905 г. Московская общегородская конференция РСДРП постановила начать 7 декабря всеобщую политическую забастовку, с тем чтобы она переросла в вооруженное восстание.

Первая конференция военных и боевых организаций РСДРП проходила в Таммерфорсе 16–22 ноября 1906 г.

См.: М-ый [Покровский М. Н.]. Военная техника и вопрос о милиции // Текущий момент: Сб. М., 1906. С. 1–17.

То есть участником нелегальной группы представителей либеральной интеллигенции, объединившейся вокруг журнала «Освобождение» (издавался под редакцией П. Б. Струве в Штутгарте и Париже в 1902–1905 гг.), и организованного в 1904 г. «Союза освобождения», члены которого составили ядро Конституционно-демократической партии.

В своих показаниях, данных на межпартийном суде по делу В. К. Таратуты в Париже 23 апреля 1910 г., Костицын вспоминал, что в январе 1906 г. «был на явке у Виктора», который произвел на него «неприятное впечатление». Когда он поведал об этом знакомым партийцам, один из них заявил: «Товарищ, вы удивитесь, что Виктор – провокатор, выдавший Сормовскую организацию». Обвинителем был сормовский рабочий П. А. Заломов, уверявший, что известный ему «комитетчик из Нижнего Новгорода, когда пришел на явку, ушел тотчас с нее, ибо признал в Викторе провокатора, провалившего нижегородскую организацию». Но Костицын полагал, что Заломов «страдает сыщикоманией», в подтверждение чего рассказал о таком эпизоде: «Раз на явку пришел мой помощник, и он в нем признал провокатора с Пресни, указав место, где работал на Пресне, его кличку, но все это оказалось неверным». Заломов, по словам Костицына, «в октябре – ноябре 1905 года был в боевой организации в Замоскворецком районе, потом работал по технике в В[оенной] О[рганизации], после в[ооруженного] в[осстания] – в центральном городском районе ответственным боевым организатором». Он оставался в Москве до конца апреля 1906 г. и ушел из организации, «потому что после этого инцидента боялся провалиться и отчасти по личным причинам» (РГАСПИ. Ф. 332. Оп. 1. Д. 37. Л. 118–119).

Женой В. С. Бобровского являлась Цецилия Самойловна Зеликсон (1876–1960) – член РСДРП с 1898 г., агент «Искры», участница Декабрьского восстания 1905 г. и секретарь Московского областного комитета РСДРП в 1908 г.; см.: Зеликсон-Бобровская Ц. С. Записки рядового подпольщика (1894–1914). М., 1922–1923. Ч. 1–2.

В показаниях на межпартийном суде по делу В. К. Таратуты Костицын упоминал и другой эпизод, когда едва не оказался в роли следователя, судьи и организатора приведения в исполнение смертного приговора: «В июле [1906] к нам в боевую организацию поступило заявление, что рабочий Витте хочет заявить относительно провала типографий. Заявление передано нам было в письменной форме, где [Витте] писал, что он – анархист и выдал типографии, ибо одинаково ненавидит и революцию, и полицию и хочет вредить полиции через революционеров и революционерам через полицию. Этот Витте вполне сознался, что он провалил типографии и как провалил, назначил свидание. Там его хотели убить, но он на второе свидание не явился. <…> Именно мне было поручено видеть его на втором собрании и допросить» (РГАСПИ. Ф. 332. Оп. 1. Д. 37. Л. 114).

Четвертый съезд РСДРП, проходивший в Стокгольме 10–25 апреля (23 апреля – 8 мая по н. стилю) 1906 г., формально объединил партию после раскола, произошедшего на Втором съезде РСДРП.

Делегаты созванной в Москве конференции военных организаций РСДРП были арестованы в первый же день ее работы, 27 марта 1906 г., и водворены в Сущевский арестный дом, откуда в ночь на 2 апреля совершили побег В. П. Адамов, В. А. Антонов-Овсеенко, Ем. Ярославский и латышский большевик «Музыкант», а 4 апреля – Р. С. Землячка (см.: Первая конференция военных и боевых организаций РСДРП. Ноябрь 1906 г. М., 1932. С. 334–336).

Неточность: секретарем МК РСДРП состоял «Мирон» (В. Н. Соколов), который, согласно показаниям Костицына, «был арестован 8 августа 1906 года с большим количеством адресов» (РГАСПИ. Ф. 332. Оп. 1. Д. 37. Л. 117).

Фабрика, принадлежавшая Товариществу ситценабивной мануфактуры «Эмиль Циндель».

См.: Протоколы Первой конференции военных и боевых организаций Российской социал-демократической рабочей партии. СПб., 1907.

См.: Первая конференция военных и боевых организаций РСДРП. Ноябрь 1906 г. М., 1932.

На конференции В. А. Костицын («Семенов») выступил с докладом о вооруженном восстании в декабре 1905 г. в Москве, в котором, в частности, говорил: «Вооруженное восстание застало боевую организацию врасплох. Ничего не было готово, а дружинники были страшно утомлены и деморализованы долгими дежурствами, выжиданием, отсутствием дела. <…> В верхах партии – полная растерянность. Полная неспособность ориентироваться и оценить момент. <…> Вся война велась партизански, случайно. Баррикады строились легкие, вполне проницаемые для пуль, и единственный их смысл был в затруднении движения… Даже в захваченных районах не было правильных сражений, и защита носила чисто партизанский характер. Все пресненские баррикады оказались ничем, как только Пресню оцепили. Все, чем держалась Пресня, – это слухом о 10 000 дружинников, находившихся там, тогда как их число в действительности редко, когда превышало 100. Приучились широко пользоваться проходными дворами и заборами, никогда не защищать до крайности баррикад и никогда не сближаться с противником. <…> Бомб было очень мало, и с теми дружинники не умели обращаться. Лучшим оружием оказался Маузер» (Там же. С. 53–55). Считая «вполне допустимым экспроприацию частных средств, имущества наших врагов», «Семенов» активно выступал в прениях (с. 84, 103–104, 114, 154–156, 170–171) и предложил свой проект резолюции о военно-боевых центрах, принятый конференцией за основу (с. 162–163).

В статье «По поводу протоколов ноябрьской военно-боевой конференции Российской социал-демократической рабочей партии» (Пролетарий. 1907. № 16. 2 мая) Ленин, критикуя «нелепые увлечения» о делении парторганизаций «на военные, боевые и пролетарские», одобрил принятую делегатами резолюцию о подчинении всей работы «политическому руководству общепролетарских организаций» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. М., 1968. Т. 15. С. 281–290).

Правильно: «Петр I». Согласно протоколам конференции, во Временное бюро военных и боевых организаций РСДРП были избраны И. Х. Лалаянц («Николай Иванович»), Ем. Ярославский («Ильян»), В. А. Костицын («Семенов»), Ж. А. Шепте-Миллер («Петр I») и Э. С. Кадомцев («Петр II») (см.: Первая конференция военных и боевых организаций РСДРП. Ноябрь 1906 г. С. XL).

И. А. Саммер присутствовал на конференции в качестве гостя под псевдонимом «Остапченко».

Правильно: «Аллина» – И. С. Сырмус («Ида»).

«Кириллов» – И. К. Гамбург.

Согласно протоколам конференции, Московскую военную организацию представлял «Грива» – Гиммер Дмитрий Дмитриевич.

Правильно: «Викторов» – А. В. Цветков, так как «Гладков» (Е. А. Фортунатов) представлял Южно-техническое бюро РСДРП с совещательным голосом.

Правильно: «Петр I» – Ж. А. Шепте (Миллер).

Правильно: «Алексеев» – В. В. Бустрем.

Имеется в виду «Азаров» – А. С. Шкляев.

Правильно: «Степницкий» – С. С. Зверев.

Правильно: «Петр II», делегат с совещательным голосом Э. С. Кадомцев.

И. С. Кадомцев – «Уралов».

Докладчиками Организационного бюро конференции с совещательным голосом являлись «Иностранцев» – Н. Ф. Насимович (Чужак), «Львицкий» – М. Н. Лядов, «Варин» – В. Ю. Фридолин, «Победов» – И. Г. Урысон.

Правильно: «Петр I».

Пятый съезд РСДРП проходил в Лондоне с 30 апреля (13 мая) по 19 мая (1 июня) 1907 г.

Имеется в виду М. И. Ульянова.

Мемуарист ошибается: Ф. Н. Петров не участвовал в покушении на великого князя.

В августе 1907 г. профессор Д. Ф. Егоров написал ректору: «Студент математического отд[еления] физико-матем[атического] фак[ультета] Моск[овского] ун[иверситета] Владимир Александрович Костицын арестован в Петербурге (с месяц), числится за губ[ернским] жанд[армским] управлением. Человек болезненный, долгое заключение может повлиять вредно. Отец хлопочет, чтобы выпустили на поруки. Я лично знаю Костицына как выдающегося студента, весьма талантливого и преданного науке. Нельзя ли что-нибудь сделать для облегчения его участи?» (ЦГА Москвы. Ф. 418. Оп. 316. Д. 441. Л. 17). В. С. Гулевич, исполнявший тогда обязанности ректора, обратился 10 августа к товарищу министра внутренних дел А. А. Макарову: «Милостивый государь, Александр Александрович. Имею честь ходатайствовать пред Вашим Превосходительством об оказании снисхождения к участи студента Московского университета Владимира Костицына, находящегося в настоящее время в заключении в г. С. – Петербурге. Заключение вредно отзывается на его слабом здоровье. Профессор Московского университета Д. Ф. Егоров аттестует Костицына как выдающегося по своим дарованиям и преданного науке студента. Примите уверение в совершенном уважении и преданности» (ГАРФ. Ф. 102. 7 д-во. 1907 г. Д. 4388. Л. 203).

По этому поводу в Департаменте полиции 24 августа была подготовлена следующая справка: «Костицын Владимир Александрович, студент Московского университета, был арестован 1 июня сего года в гор. С. – Петербурге при ликвидации С. – Петербургским охранным отделением боевой организации при Петербургском комитете Российской социал-демократической рабочей партии. По сведениям охранного отделения, Костицын принадлежал к “временному бюро военно-боевых организаций” означенной партии, состоял пропагандистом боевой организации и участвовал в вооруженном восстании в Москве, а также в освобождении Романовых. Ввиду изложенного Костицын привлечен, в числе других лиц, арестованных по одному с ним делу, к дознанию при С. – Петербургском губернском жандармском управлении по обвинению в преступлении, предусмотренном 1 ч. 102 ст. угол[овного] улож[ения]. Мерой пресечения против Костицына по дознанию принято содержание его под стражей в С. – Петербургской тюрьме. При обыске у Костицына отобран блокнот с записями, но сведений о том, являются ли эти записи компрометирующими, в департаменте не имеется. Дознание возбуждено 4-го минувшего июля и находится в производстве» (Там же. Л. 214).

2 января 1908 г. А. В. Костицын обратился с прошением к товарищу министра внутренних дел А. А. Макарову: «Сын мой, Владимир Александрович Костицын, приехавший в Петербург для научных занятий, был 1 июня 1907 года арестован и заключен в тюрьму “Кресты”. Ни он, ни я до сих пор не имеем надлежащих сведений о причинах ареста. Сын мой находится в тюрьме до сих пор. Профессор Московского университета Д. Ф. Егоров прислал мне, для представления в Петербургское жандармское управление, письмо, характеризующее моего сына как личность, глубоко преданную науке, и, в полном смысле слова, нравственную. Но письму значения дано не было. Комиссия врачей исследовала состояние здоровья моего сына и признала, что его необходимо немедленно освободить, так как дальнейшее заключение грозит ему сумасшествием. Заключение комиссии было представлено в жандармское управление, и, однако, сын мой томится в тюрьме до сих пор. Обращаюсь к Вашему Превосходительству с моей почтительнейшей просьбой: прошу освободить моего сына; если же безусловное освобождение невозможно, то отдать мне его на поруки; прошу также, пока он находится в тюрьме, разрешить ему участие в общей прогулке, которая, благодаря своей продолжительности, может благотворно повлиять на здоровье моего сына» (Там же. Л. 283).

Ходатайство отца Костицына было поддержано и председателем 3-й Государственной думы Н. А. Хомяковым, бывшим губернским предводителем дворянства в Смоленске, который написал А. А. Макарову: «Многоуважаемый Александр Александрович. Податель сего, Костицын, учитель Смоленского реального училища, попечителем коего я много лет состоял, просит замолвить слово за его сына. К сожалению, я лично не могу [высказаться] в пользу этого молодого человека, но знаю, что здоровье его внушает серьезное опасение, а потому пребывание в заключении может тяжело отозваться. [Отец] просит отпустить сына на поруки; к этой просьбе и я присоединяюсь. Искренне уважающий Вас Н. Хомяков» (Там же. Л. 282).

Но 16 января в ответ на запрос товарища министра внутренних дел в Департамент полиции начальник Петербургского губернского жандармского управления доложил, что, помимо записной книжки, изъятой при аресте Костицына, у привлеченных по тому же дознанию лиц «обнаружена рукопись конспиративного характера», которая, как установлено экспертизой, «писана обвиняемым»; кроме того, «по агентурным данным начальника Рижского сыскного отделения, Владимир Костицын – “член боевой организации, известен в партии под кличкой ‘Семен Петрович’, участвовал в Московском восстании”», поэтому «изменить меру пресечения в отношении Владимира Костицына не представляется возможным» (Там же. Л. 287). Соответственно и Макаров известил Хомякова: «Вследствие переданного мне учителем Смоленского реального училища статским советником Костицыным письма Вашего Превосходительства относительно его сына, политического арестованного Владимира Костицына, имею честь уведомить, что я лишен возможности сделать распоряжение об освобождении последнего, так как содержание под стражей принято в отношении названного лица в качестве меры пресечения ему способов уклоняться от суда и следствия» (Там же. Л. 297).

Неточность: товарищем министра внутренних дел тогда был А. А. Макаров.

Неточность: арестованная в Петербурге 5 марта 1908 г., С. И. Надеина была освобождена под залог 10 июля того же года.

В заметке «Судебные вести», напечатанной 4 ноября 1908 г. в петербургской газете «Новое время», сообщалось: «3 ноября в закрытом заседании военно-окружного суда под председательством ген. – м[айора] Биршерта началось слушание процесса о членах боевой организации при СПб. комитете с[оциал] – д[емократической] партии. Обвиняемых – 25 человек: сын подполковника б[ывший] студент Богоявленский, сын статского советника Костицын, дворянин Н. А. Вакулин, рядовой Губельман, профессиональный борец Роланд Веборн, преподающий французскую борьбу в школе Лебедева, и др. В комнате последнего, проживавшего вместе со своим братом в Лесном, по Реймерской улице, было найдено большое количество оружия. По слухам, настоящее дело является отголоском Таммерфорского съезда и находится в некоторой связи с делом об известной школе бомбистов в д. Хаапала близ ст. Куоккала. Обвинение, предъявленное по 2 ч. 102 ст. уг[оловного] ул[ожения], поддерживает пом[ощник] военного прокурора полк[овник] Зандер, а защищают пр[исяжные] пов[еренные] О. О. Грузенберг, Тиран, Петропавловский, Н. Д. Соколов, Керенский, Соколовский и пом[ощники] пр[исяжных] пов[еренных] Шмидт, Симсен и др. Разбор дела затянется дней на 8».

Неточность: 13 ноября 1908 г. «за участие в преступном сообществе, составившемся с целью насильственного посягательства на изменение в России установленного законами основными образа правления» Петербургский военно-окружной суд приговорил к каторжным работам: И. И. Бернштейна – на 8 лет, Н. А. Вакулина и М. И. Губельмана – на 7 лет, В. В. Бустрема и Б. А. Колтышева – на 6 лет, Б. Г. Богоявленского, В. К. Воробьева, Х. Э. Гельфанда, О. К. Кантера, А. Р. Кокса и Р. Г. Нилендера – на 4 года, Р. И. Веборна, Я. М. Дреймана, К. Я. Лаца и И. Л. Либгота – на 2 года 8 месяцев. Остальные – В. А. Дилевская, Б. Я. Мицит, В. З. Сидлин (по мужу Вакулина), К. К. Уденс, Я. Э. Фришмунд и К. Я. Штальберг – были приговорены к ссылке на поселение, а Л. Я. Ванаг, И. П. Озолин и В. А. Костицын оправданы. Но при утверждении приговора помощником главнокомандующего войсками Петербургского военного округа назначенные меры наказания были смягчены: Вакулин и Губельман были приговорены к каторжным работам сроком на 5 лет, Бустрем и Колтышев – на 4 года, Воробьев, Гельфанд и Кокс – на 2 года, Богоявленский, Веборн, Дрейман, Лац и Либгот – к ссылке на поселение, Дилевская и Штальберг – к двухлетнему заключению в крепости (см.: ГАРФ. Ф. 102. 1907 г. Д. 4388. Л. 320).

См.: Mach E. Die Mechanik in ihrer Entwickelung historisch-kritisch dargestellt. Leipzig, 1883 (рус. перевод: Мах Э. Механика. Историко-критический очерк ее развития / Пер. Г. А. Котляра под ред. проф. Н. А. Гезехуса. СПб., 1909); Mach E. Die Principien der Wärmelehre, historich-critisch entwickelt. Leipzig, 1896.

«Дневник социал-демократа» – непериодический орган, издававшийся Г. В. Плехановым в Женеве, Петербурге и снова в Женеве и Петербурге, выходил в 1905–1916 гг. с большими перерывами; всего вышло 17 номеров.

В «Мелких заметках», посвященных выходу в Петербурге легальной большевистской газеты «Новая жизнь», Г. В. Плеханов писал: «Объявление об издании “Новой жизни” наводит на весьма поучительные размышления. Оно пестрит именами людей, до сих пор остававшихся чуждыми марксизму: Ленин тонет, как муха в молоке, в массе эмпириомонистов и вполне законченных декадентов» (Дневник социал-демократа (Женева). 1905. № 3. Нояб.).

Группа «Вперед» образовалась в результате острой фракционной борьбы, развернувшейся в 1908 г. между ленинцами и левыми большевиками – «отзовистами» (А. В. Соколов), которые резко порицали социал-демократическую фракцию 3-й Государственной думы за отрыв от рабочих масс и, настаивая на ее отзыве, ратовали за усиление подпольных методов борьбы, и «ультиматистами» (Г. А. Алексинский, А. А. Богданов, Л. Б. Красин, А. В. Луначарский, М. Н. Лядов, М. Н. Покровский и др.), которые предлагали ограничиться ультимативным требованием к депутатам проявить решительность в своих выступлениях и тактике. К этому примешивались философские разногласия между ленинцами и «эмпириомонистами» (Богданов), последователями взглядов Э. Маха и Р. Авенариуса, и «богостроителями» (Луначарский, М. Горький, В. Базаров), пропагандировавшими социализм как новую религию. 28 декабря 1909 г. в ЦК РСДРП была направлена составленная Богдановым платформа «Современное положение и задачи партии» с извещением об образовании группы «идейных единомышленников» под названием «Вперед», которое подписали Богданов и В. Л. Шанцер от имени 16 лекторов и слушателей партийной школы на острове Капри, включая Алексинского, Горького, Луначарского, Лядова, Покровского и др. В январе 1910 г. Пленум ЦК РСДРП утвердил литературную группу «Вперед», но уже в конце этого года из группы вышли Горький, Менжинский и Покровский, в 1911 г. – Богданов и Лядов, а к концу 1913 г. фактически она распалась.

Речь идет о деятельности отряда «коммунистов-анархистов», осуществивших свыше 30 экспроприаций и нападений на разные учреждения в 1906–1907 гг., которым руководил уроженец Мотовилихи Пермской губернии, бывший унтер-офицер и рабочий оружейного цеха Пермских пушечных заводов, член исполкома Уральского боевого союза А. М. Лбов (1876–1908), в 1908 г. арестованный в Нолинске и повешенный в Вятке.

В «Прошении» от 1 октября 1909 г., адресованном ректору Московского университета, В. А. Костицын писал: «Я поступил в Университет в 1902 году по окончании курса Смоленской классической гимназии. В 1903 и 1904 гг. я сдал полу-курсовые испытания. В 1904 г. получил зачет 5-го семестра, в 1906 г. – зачет 6-ого (летнего) семестра и право держать государственные экзамены; этим правом я не воспользовался, так как желал посвятить себя научной деятельности и считал более целесообразным пробыть еще год в Университете. В 1907 г. я опять имел право держать экзамены, но не мог воспользоваться им, так как был арестован весной 1907 г. и вышел на волю в конце 1908 г.

Когда я приехал в Москву, то узнал, что права на государственные экзамены я лишился, так как вошли в силу новые правила; сверх того, пропала запись на летний семестр 1906 г. (что запись была, видно из того, что вплоть до весны 1907 г. я был освобожден от платы за учение). Таким образом, оказывалось, что я должен пробыть еще 1 1/2 года в Московском Университете, чего я не мог сделать по причинам политического характера. Между тем я проделал весь учебный план, что легко проверить по записям, и сдал все экзамены, а также имел право держать государственные экзамены, причем не держал их отнюдь не по неподготовленности.

В настоящее время я поступаю в Парижский университет с целью достичь степени docteur ès sciences de l’université de Paris. По правилам для этого нужна степень licencié ès sciences, для получения которой здесь достаточно следующих экзаменов: 1) дифференциальное и интегральное исчисление, 2) рациональная механика, 3) высший анализ или высшая геометрия. Между тем сданные мной в Москве экзамены вполне соответствуют этим, содержат гораздо большее количество предметов и, сверх того, мною выполнен весь учебный план.

Если я представлю выпускное свидетельство или же в худшем случае свидетельство с подробным перечислением выдержанных экзаменов и прослушанных курсов, мне могут здесь их зачесть, и тогда я смогу год посвятить действительной научной работе – обработке и собиранию материала для докторской диссертации. Если же я представлю простое свидетельство о числе лет, проведенных в Университете, мне опять придется сдавать уже сданные экзамены, и год уйдет на возню с учебниками, с экзаменами и т. д., и таким образом действительная научная работа будет отсрочена на год, а докторат – на 2 года, между тем я имею возможность (и то условную) жить здесь только год.

Ввиду всего этого прошу: 1) Выдать мне выпускное свидетельство, на которое я имею фактическое право и имел бы формальное право, или свидетельство о выдержанных экзаменах и прослушанных курсах, которое давало бы здешнему университету возможность судить о моей подготовке. 2) Выслать мне мои бумаги, из коих метрика, формулярный список отца и свидетельство о явке к отбыванию воинской повинности были вытребованы в СПБ. Губернское Жандармское Управление, возвращены мне при освобождении и находятся у меня на руках. 3) Выслать все это по возможности скорее, до 1 ноября по новому стилю, ибо иначе я могу опоздать с имматрикуляцией.

Подлинность моего почерка и справедливости (в том, что касается научной стороны) изложенных обстоятельств может засвидетельствовать профессор Димитрий Федорович Егоров. Все расходы будут мною немедленно оплачены» (ЦГА Москвы. Ф. 418. Оп. 316. Д. 441. Л. 24–25).

В своем «Жизнеописании» (1920) Костицын пояснял: «В Вене и Париже возобновил научную работу, окончил Парижский университет и опубликовал ряд ученых трудов, помещенных в Математическом сборнике Московского математического общества, в Comptes Rendus de l’Academie des Sciences de Paris (Известиях Парижской академии наук), в Bulletin Astronomique (Астрономическом бюллетене Парижской обсерватории). Помещал популярные статьи в журнале “Современный мир”. Был избран членом Французского математического общества» (РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 23. Д. 24. Л. 158).

На заседании межпартийного суда 25 апреля 1910 г. Костицын заявил, что «убеждение в невиновности Виктора в Москве было всеобщим», а «недовольство им обуславливали его дурным характером», причем «говорили, что о нем могли легко создаться слухи о провокации, ибо вокруг него существовала атмосфера озлобления». На вопрос самого «Виктора», в чем же состоял его «дурной характер», Костицын ответил: «По-моему, это были поступки и деяния, которые не касаются общественной стороны, но беда в том, что они отзывались на его вообще действиях». И пояснил: «Если имелось какое-либо партийное дело с Виктором и как бы вы ни были выдержаны, все же невольно вносилось личное. Ты гнул свою линию, а Виктор – свою, и выходили дрязги. Это могло тормозить работу, но все-таки она делалась». А когда «Виктор», напомнив их резкое столкновение на городской партконференции, где он предложил роспуск боевых дружин и переход к партийной милиции, задал Костицыну вопрос: «Что вы знали обо мне хорошего?», тот ответил: «Большая работоспособность, умение разбираться в организационных и тактических вопросах. Слышал о нем хорошие отзывы как о пропагандисте… Это я знаю от пропагандистов Замоскворецкого района, где работал сам, и они говорили, что Виктор был здесь вполне на своем месте. Виктора считали незаменимым секретарем комитета…» (РГАСПИ. Ф. 332. Оп. 1. Д. 37. Л. 129–130).

В июле 1911 г. Бродский, учившийся тогда в Льежском университете, дал разоблачительное интервью эсеровской газете «Будущее», издававшейся В. Л. Бурцевым в Париже, а 18 августа подал прошение на высочайшее имя, в котором просил о предании его суду за «преступные деяния», повлекшие арест членов социал-демократической фракции 2-й Государственной думы и ее роспуск 3 июня 1907 г. Бродский утверждал, что он с ведома начальника Петербургского охранного отделения А. В. Герасимова и начальника Департамента полиции М. И. Трусевича «1) был инициатором посылки в с. – д. фракцию депутации от солдат петербургского гарнизона, 2) на своей квартире производил переодевание солдат перед отправлением депутации, 3) участвовал в передаче с. – д. депутатам наказа революционного содержания, черновик которого был выработан в охранном отделении». В этой связи 13 ноября 1911 г. социал-демократическая фракция 3-й Государственной думы внесла запрос о «провокационной деятельности охранного отделения в целях подготовления обвинения депутатов с. – д. фракции 2-й Государственной думы в сношениях с военной организацией», что послужило предлогом к «государственному перевороту 3 июня» и аресту 37 депутатов, 17 из которых были приговорены к каторжным работам, 10 сосланы на поселение и 10 оправданы (Большевистская фракция IV Государственной думы. М.; Л., 1938. С. 392–397).

О своей провокаторской деятельности сама «Ирина» (Е. Н. Шорникова) рассказывала следующее: «Стала работать в социал-демократической партии. На конспиративной квартире виделась с генералом Герасимовым один раз, а с ротмистром Еленским все время, почти ежедневно. В это время я встретила партийного работника Анатолия, который просил работать у них. Охранное отделение согласилось, дабы провести меня в центр: я была организаторшей Атаманского полка. Подполковник Еленский настаивал на проведении меня в секретари организации. Случилось, что мне предложили быть секретарем петербургской военно-революционной организации. Я назвала всех организаторов солдат, дала боцмана Архипова (с катера Его Величества), всех членов партии боевой организации и социал-демократической фракции, Озоля и др., передала весь военный архив.

Само охранное отделение было преступно небрежно в отношении сотрудников, проваливая их. На Фурштадтской улице, в д. 4, кв. 5, принимали всех сотрудников в один час, рассортировывая по комнатам. О том, что Бродский оказывал услуги розыску, я не знала…

На массовке (летучке) солдат и офицеров в Лесном были два члена Государственной думы, где и был выработан литератором, фамилию коего я не знаю, наказ. Я имела в военном комитете голос. На одном из заседаний комитета было решено, что сами солдаты должны идти в форме и нести наказ. Наказ не был составлен по инициативе охранного отделения, но, какую роль играло охранное отделение в выработке наказа, я не знаю, ибо работали [депутат Государственной думы И. П.] Озоль и Бродский. Я лично обращалась к фракции через Озоля. Подполковнику Еленскому я сообщила день и час, когда должны были явиться солдаты во фракцию. На это подполковник Еленский мне заявил, что начальник охранного отделения (генерал Герасимов) ездил к министру Столыпину, который выразил желание иметь наказ, который был еще написан от руки. Так как солдаты плохо читали по писаному, то мне, как секретарю, было предложено членами организации перепечатать его на пишущей машине. Заботясь об охранном отделении, я, вместо одного экземпляра, напечатала два экземпляра, причем первый экземпляр, с печатью комитета, я отдала в организацию, а второй – подполковнику Еленскому».

После вручения наказа депутатам («как только успели выйти, то прошло не более 5 минут, как явилась полиция») в связи с начавшимися арестами был поднят вопрос о причинах провала Петербургской военной организации РСДРП, и ротмистр В. И. Еленский, отблагодарив провокаторшу 35 рублями, предложил ей уехать из столицы «куда угодно». Шорникова вернулась на родину, но судебный следователь, не зная о секретной службе «товарища Ирины», прислал в Казань требование о взятии ее под стражу. В последующие несколько лет Шорникова, находясь под неофициальным прикрытием охранки, но опасаясь мести революционеров, металась по стране: Петербург, снова Казань, Самара, Уфа, где она вышла замуж за машиниста железнодорожного депо и даже устроилась «по специальности» под кличкой «Эртель». Но муж, узнав о секретной «службе» жены, развелся с ней, а в Самаре, куда Шорникова приехала, опознавший ее рабочий пригрозил «зарезать» провокаторшу, и та бежала в Саратов. «Она была, как полупомешанная… – вспоминал начальник Саратовского губернского жандармского управления М. С. Комиссаров, – без копейки денег, совершенно обтрепанная, деваться ей некуда было, показаться на улицу боялась…» Шорникова повторяла: «Для меня единственный выход – уехать в Южную Америку, или социал-демократы меня уничтожат».

Направившись из Саратова в Петербург, Шорникова обратилась к полицейскому начальству со слезной просьбой выделить ей денег для отъезда из России. Вопросом о судьбе бывшего секретного агента пришлось заниматься директору Департамента полиции С. П. Белецкому, товарищу министра внутренних дел В. Ф. Джунковскому и даже председателю совета министров В. Н. Коковцову. Определением Особого присутствия Сената от 26 июля 1913 г. дело об уголовном преследовании Шорниковой было наконец прекращено, после чего, получив вожделенные 1800 рублей, она спешно выехала за границу (подробнее см.: Падение царского режима: Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. М.; Л., 1926. Т. 5. С. 94–98; см. там же: М.; Л., 1925. Т. 3. С. 1, 4–10, 84, 115, 119, 121, 123–124, 139, 150–154, 157, 208, 219, 222–227, 384, 412–424, 426, 428–430, 436, 453, 455, 457–459, 484, 504; Т. 5. С. 68, 87, 89–93, 123, 139–142, 231, 235, 259, 261, 420–421, 454).

Н. К. Крупская вспоминала: «Тянуло и нас поближе стать к французскому движению. Думалось, что этому поможет, если пожить во французской партийной колонии. Она была на берегу моря, недалеко от небольшого местечка Порник, в знаменитой Вандее. Сначала поехала туда я с матерью. Но в колонии у нас житье не вышло. Французы жили очень замкнуто, каждая семья держалась обособленно, к русским отнеслись недружелюбно как-то, особенно заведующая колонией. Поближе я сошлась с одной французской учительницей. Рабочих там почти не было. Вскоре приехали туда Костицыны и Саввушка – впередовцы, и сразу вышел у них скандал с заведующей. Тогда мы все решили перебраться в Порник и кормиться там сообща. Наняли мы с матерью две комнатушки у таможенного сторожа. Вскоре приехал Ильич. Много купался в море, много гонял на велосипеде – море и морской ветер он очень любил, – весело болтал о всякой всячине с Костицыными, с увлечением ел крабов, которые ловил для нас хозяин» (Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. М., 1931. Вып. 2. С. 49).

Первая статья Костицына, посвященная системам ортогональных функций, была напечатана в «Еженедельных отчетах о заседаниях [Парижской] Академии наук» в 1913 г.; см.: Kostitzin V. Quelques remarques sur les systèmes complets de functions orthogonales // Comptes rendus hebdomadaires des séances de l’Académie des Sciences. 1913. T. 156. P. 292–295.

См.: Костицын В. А. Об одном общем свойстве систем ортогональных функций // Математический сборник. 1912. Т. 28. № 4. С. 497–506; Он же. Несколько замечаний о полных системах ортогональных функций // Там же. 1913. Т. 29. № 1. С. 134–139.

Ошибка: П. А. Некрасов состоял попечителем Московского учебного округа (в него входила и Смоленская губерния) в 1898–1905 гг., затем служил в Министерстве народного просвещения, а в 1908 г. вышел в отставку. Решение об увольнении принял А. А. Тихомиров, к которому директор Смоленского Александровского реального училища К. С. Реха обратился 7 июня 1912 г. с просьбой «перевести А. В. Костицына в какое-либо другое учебное заведение в другом городе или уволить в отставку, так как он прослужил уже 31 год». Это мотивировалось тем, что преподаватель «грубо и без всякого повода наговорил дерзостей и. о. инспектора»; «на торжественном акте в честь Ломоносова [8 ноября 1911 г. ] довольно недвусмысленно жестоко обрушился на немцев, упрекая их в педантизме, непонимании русского человека и русской жизни, в придирчивости и т. п., чем снискал неистовые аплодисменты учеников»; «явно сочувственно относился к демонстративным выступлениям учеников против начальства»; «странно вел себя при разборе дела о беспорядках, совершенно отрицая виновность учеников», устроивших в декабре «забастовку» против «внешкольного надзора»; «прививал ученикам при своих объяснениях странные мысли» (что важнее – знания или поведение?) и т. д. Реха указывал также на «поразительно странное отношение» Костицына к выходке двоечника Белдовского, который в разговоре с преподавателем назвал «хамством» отказ того исправить поставленную ему по русскому языку за четверть отметку «два» на единицу (ибо ни разу не отвечал), о чем сам же уведомил директора. Но на заседании Педагогического совета 10 мая 1912 г. Костицын «просил не только не наказывать Белдовского, но даже и не рассматривать самого инцидента, так как этот инцидент произошел у него на квартире и, по его убеждению, слово, сказанное Белдовским, сорвалось у него случайно вследствие того, что он был сильно расстроен и нервирован неожиданным для него недопущением к экзаменам». Костицын говорил, что он «по принципу избегает жалоб на учеников за выходки лично против него, и наказание Белдовского нарушило бы добрые отношения между ним и учениками, выработанные годами». Хотя врач училища В. А. Самсонов подтвердил, что Белдовский «является наследственным неврастеником и поэтому легко возбуждается», Педагогический совет не нашел возможным уважить просьбу Костицына, но согласился подвергнуть ученика минимальному наказанию – «аресту на 3 часа в ближайшее воскресенье без сбавления балла в поведении». «Все эти факты, – подчеркивал Реха, – сами по себе довольно выразительны. Такой преподаватель приносит только вред училищу…». На докладе – резолюция попечителя Московского учебного округа Тихомирова от 7 июля: «Согласен. Уволить от службы с 1/VIII [19]12 г. за выслугой срока». 19 июля Тихомиров письменно уведомил директора о своем решении: «Увольняется от службы за выслугой срока преподаватель русского языка Смоленского Александровского училища Костицын с 1 августа 1912 года» (ЦГА Москвы. Ф. 459. Оп. 3. Д. 6985. Л. 25–26, 34, 117; Д. 6465. Л. 58–59).

В отношении датировки описываемого инцидента автора подводит память, так как еще 14 мая 1909 г. тогдашний директор Смоленского Александровского реального училища Н. Я. Ушаков докладывал попечителю Московского учебного округа А. М. Жданову: «13 сего мая я подвергся оскорблению действием со стороны Константина Полесского-Щипилло, сына чиновника, родившегося 4 июня 1890 года, державшего в училище экзамен за 6 классов в качестве экстерна. Полесский-Щипилло был учеником 6 класса по 11 февраля сего года; в феврале он был удален из училища по следующей причине: 2 февраля Полесский в числе других учеников был на танцевальном вечере в женской гимназии и присутствовавшим там инспектором училища замечен в явной нетрезвости, почему и был удален из гимназии. Из расследования дела оказалось, что Полесский, бывший уже нетрезвым, принес с собой в гимназию бутылку водки, которую и распил там со своими знакомыми, в числе которых были ученики и посторонние лица. В заседании Педагогического совета 3 февраля мнения относительно меры взыскания за означенный проступок разделились, почему решение вопроса было представлено на благоусмотрение Вашего Превосходительства. Вы утвердили мнение меньшинства о необходимости удаления Полесского из училища с предоставлением права отцу ученика подать прошение об увольнении.

В мае текущего года Щипилло-Полесский приступил к письменным экзаменам, но, написав несколько работ совершенно неудовлетворительно, на последний письменный экзамен уже не явился. 13 мая он явился в канцелярию за получением документов, причем выразил возмущение тем обстоятельством, что в свидетельстве поведение его за все время пребывания в училище оценено баллом 4, а не 5, как он ожидал, полагая, что балл в поведении будет такой же, какой он имел при переходе из 5 класса в 6-й. В возбужденном состоянии он обратился к директору в коридоре за разъяснением этого вопроса, на что последний ответил ему, что балл в поведении должен быть выставлен за все время его пребывания в училище; если же он не доволен этим, то может обратиться к Попечителю Округа. В подробные объяснения с ним директор не имел возможности вступить, так как шел из кабинета на экзамен. Через несколько минут после этого директору пришлось вторично пройти коридором в канцелярию, причем Щипилло-Полесский, надо думать, поджидавший этого случая, подскочил к нему и нанес оскорбление действием. Об изложенном мною донесено судебным властям и в департамент Министерства народного просвещения» (ЦГА Москвы. Ф. 459. Оп. 3. Д. 5861. Л. 1, 5).

На следующий день о произошедшем сообщила одна из московских газет: «Смоленск. Вчера на экзаменах в реальном училище ученик Полесский-Щепилло, исключенный зимой учителем Ушаковым, а также проваленный в качестве экстерна на нынешних экзаменах, дал публично Ушакову пощечину» (Голос Москвы. 1909. № 109. 15 мая). В другой заметке говорилось: «После поездки директора реального училища Ушакова в округ по поводу пощечины, полученной им от ученика Щепилло, экстренно прибыл в Смоленск попечитель учебного округа, который, явившись в реальное училище с газетой “Голос Москвы” в руках, публично кричал: “Кто об этом сообщал? – вольного духа не потерплю”. Ушаков остается на посту директора училища» (Там же. № 113. 20 мая). Но уже летом он был переведен директором реального училища в Тулу, причем преподаватель А. В. Костицын, доносил К. С. Реха, относился к Ушакову «удивительно злобно», «питал прямо ненависть и, кто знает, быть может даже способствовал озлоблению учеников против Ушакова».

если хочешь мира, готовься к войне (лат.).

Конференция Международной комиссии по преподаванию математики проходила в Париже 1–4 апреля 1914 г.

Открытие IX чрезвычайного конгресса Второго Интернационала, проходившего 24–25 ноября 1912 г. в Базеле, было ознаменовано торжественным шествием делегаций к Мюнстерскому собору, где под звуки органа и звон колоколов были подняты красные знамена и состоялся антивоенный митинг.

Имееются в виду учащиеся Императорского училища правоведения.

От investiture (фр.) – выдвижение на должность.

В своем «Жизнеописании» (1920) Костицын сообщал: «Вернувшись в Россию, поступил юнкером на офицерские теоретические курсы авиации при Петроградском Политехническом институте; их окончил по классу летчиков в марте 1917 года и был оставлен на них после производства в офицеры в качестве преподавателя аэромеханики; одновременно преподавал аэромеханику в офицерской школе морской авиации» (РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 23. Д. 24. Л. 158).

Американская компания Curtiss Aeroplane Company, созданная в 1910 г. авиаконструктором Г. Х. Кертисом, являлась крупнейшим в США производителем авиационной техники и авиадвигателей.

Временный комитет группы «Единство» включал рабочего, члена Государственной думы А. Ф. Бурьянова, «доктора, б. рабочего секретаря в Берне и Базеле» Н. В. Васильева, редактора журнала «Современный мир» Н. И. Иорданского, «солдата, начальника районной милиции» В. А. Костицына и «литератора, члена железнодорожного союза» В. Р. Чернышева (Единство. 1917. № 1. 29 марта).

Г. В. Плеханов приехал в Петроград 31 марта, В. И. Ленин – 3 апреля 1917 г.

С «кооптированными товарищами» во Временный организационный комитет, переименованный затем в ЦК Всероссийской социал-демократической группы «Единство», входили Г. В. Плеханов (председатель), Л. Г. Дейч, Н. В. Васильев, В. Н. Катин-Ярцев, Н. И. Иорданский, Р. М. Плеханова, Э. М. Зиновьева-Дейч, Г. А. Алексинский, В. Р. Чернышев, В. М. Тетяев, А. Ф. Бурьянов, В. А. Костицын, М. Д. Чернышева (секретарь) (см.: Единство. 1917. № 35. 10 мая). Позже в ЦК были дополнительно включены А. П. Браиловский, П. Н. Дневницкий, К. И. Фельдман и А. И. Любимов (см.: Там же. № 55. 3 июня).

Сам А. И. Деникин вспоминал: «В 4 часа 29-го [августа 1917 г. ] Марков пригласил меня в приемную, куда пришел помощник комиссара Костицын с 10–15 вооруженными комитетчиками и прочел мне “приказ комиссара Юго-западного фронта Иорданского”, в силу которого я, Марков и генерал-квартирмейстер Орлов подвергались предварительному заключению под арестом за попытку вооруженного восстания против Временного правительства». На автомобилях, в сопровождении броневиков, генералов отправили на гауптвахту, где развели по камерам. «Костицын, – отмечал Деникин, – весьма любезно предложил мне прислать необходимые вещи; я резко отказался от всяких его услуг…» Через пару дней, продолжал Деникин, «на гауптвахте появилась приступившая к опросу следственная комиссия, под наблюдением главного полевого прокурора фронта генерала Батога, под председательством помощника комиссара Костицына…». Но поскольку Иорданский настаивал на скорейшей передаче дела в военно-революционный суд, Костицын, указывал Деникин, «зайдя в мою камеру, от имени Маркова предложил мне обратиться совместно с ним к В. Маклакову с предложением принять на себя нашу защиту». Кроме того, «изредка Костицын знакомил нас с важнейшими событиями, но в комиссарском освещении эти события действовали на нас еще более угнетающе». 27 сентября, в день перевода арестованных из Бердичева в Быхов, «тысячная возбужденная толпа», жаждавшая немедленного самосуда, окружила гауптвахту. С ее крыльца, пытаясь успокоить солдат, «уговаривали толпу помощники комиссара Костицын и Григорьев», начальник юнкерского караула штабс-капитан В. Э. Бетлинг. «Наконец, – вспоминал Деникин, – бледные взволнованные Бетлинг и Костицын пришли ко мне: “Как прикажете? Толпа дала слово не трогать никого; только потребовала, чтобы до вокзала вас вели пешком. Но ручаться ни за что нельзя”. Я ответил: “Пойдем”. Снял шапку, перекрестился: Господи, благослови! Толпа неистовствовала. Мы – семь человек, окруженные кучкой юнкеров, во главе с Бетлингом, шедшим рядом со мной с обнаженной шашкой в руке – вошли в тесный коридор среди живого человеческого моря, сдавившего нас со всех сторон. Впереди Костицын и делегаты (12–15), выбранные от гарнизона для конвоирования нас». Осыпая арестованных ругательствами, забрасывая грязью и камнями, толпа не позволила вести их прямо к вокзалу: «…повели кружным путем, в общем, верст пять, по главным улицам города». Но и на вокзале, по словам Деникина, испытания не кончились: «Ждем час, другой. Поезд не пускают – потребовали арестантский вагон. Его на станции не оказалось. Угрожают расправиться с комиссарами. Костицына слегка помяли. Подали товарный вагон, весь загаженный конским пометом, – какие пустяки! Переходим в него без помоста…». Позже Керенский, иронизировал Деникин, пустил «слезу умиления», что, мол, по иронии судьбы «сообщник Корнилова был спасен от ярости обезумевших солдат членами исполнительного комитета Юго-западного фронта и комиссарами Временного правительства» (Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 2007. С. 222, 228–229, 233–234).

В сводке за период с 24 августа по 6 сентября 1917 г., докладывая об усилении «пораженческой агитации» в войсках, «врид комиссарюз» В. А. Костицын предупреждал, что «надвигается волна большевизма как естественная реакция после корниловской авантюры», усилившей «недоверие к командному составу», из-за чего «помимо убийства [комиссара Юго-Западного фронта Федора Федоровича] Линде, [генерал-майора Константина Григорьевича] Гиршфельда, [генерал-майора Казимира Альбиновича] Стефановича, имеет место насилие над офицерами» (Революционное движение в Русской армии. 27 февраля – 24 октября 1917 года. М., 1968. С. 403, 592). Позже Костицын рассказывал, что ему пришлось «принимать участие в известном деле об убийстве взбунтовавшимися солдатами своего начальника дивизии ген. Гиршфельда, а также комиссара, шефа Костицына», и «только с применением хитрости ему удалось вывезти трупы убитых, которые солдаты не хотели отдавать» (Стратонов В. В. По волнам жизни // ГАРФ. Ф. Р – 5881. Оп. 2. Д. 669. Л. 225).

«Речь» (Петербург, 1906–1917) – ежедневная политическая, экономическая и литературная газета, орган Конституционно-демократической партии (фактические руководители – П. Н. Милюков и И. В. Гессен).

В автобиографии В. А. Костицын ни словом не упоминает о своем участии в подавлении большевистского выступления в Виннице, где 15-й запасной полк, поддержанный солдатами пулеметной команды, авиапарка и броневого дивизиона, поддавшись на агитацию, отказался выступить на фронт, захватил оружейные склады 7-й армии и объявил о своем подчинении местному совдепу. Для подавления солдатского «бунта» Костицын выехал из Бердичева, где размещался штаб Юго-Западного фронта, в Винницу со сводным отрядом в составе трех казачьих сотен, батальона юнкеров (одной из рот командовал известный ему штабс-капитан В. Э. Бетлинг), пулеметного отделения, девяти броневиков и двух орудий под общим командованием полковника А. М. Абрамова и в сопровождении комиссара 7-й армии И. Д. Сургучева (беллетриста и драматурга). Явившись утром 25 октября 1917 г. на объединенное заседание ревкома и исполкома совдепа, Костицын потребовал незамедлительной отправки 15-го полка на передовую, выдачи оружия из складов и ареста вносящей «смуту в войска» большевички Е. Г. Бош (вчерашние соратники по борьбе с царизмом, теперь они стояли по разные стороны баррикад!). Но выступление комиссара на пленарном заседании совдепа, куда собралось около 130 человек, преимущественно распропагандированных большевиками солдат, было встречено откровенно враждебно, а попытка арестовать их вожака, поручика Игоря Зубрилина, для чего Костицын с небольшой охраной направился в расположение полка, едва не стоила ему жизни, и от расправы пришлось спасаться чуть ли не бегством.

Хотя уже на следующий день Бош выехала в расположение 2-го гвардейского корпуса, расквартированного в окрестностях Жмеринки, за военной помощью против «карателей», а из Петрограда в Винницу пришло известие о свержении Временного правительства, к вечеру 28 октября юнкера окружили Народный дом и предъявили совдепу ультиматум за подписью Костицына с предложением сложить оружие; на размышления давалось 15 минут. В результате пулеметного обстрела (вмешавшийся в схватку броневик красных был подбит и сгорел) здание взяли штурмом, арестовав в нем полсотни человек. Но всем большевикам удалось скрыться, и после ряда неудачных стычек с правительственными войсками, разобрав мост через Буг, повстанцы закрепились в центре Винницы, где установили пулеметы в окнах верхних этажей и на чердаках зданий, перекрыли улицы окопами и баррикадами.

Как вспоминал один из пленных, доставленных под конвоем на железнодорожный вокзал, Костицын, приехав туда на броневике, потребовал от них выдачи «подстрекателей», грозя-де расстрелять каждого десятого, а потом – и каждого пятого, из-за чего «некоторые в шеренге плакали, двое упали в исступлении и стали называть “мятежников”, главным образом – тех, кого не было в шеренге». В приказе, подписанном тем же утром, 29 октября, Костицын сообщал о подавлении «бунта», поднятого «горсткой безответственных лиц», заливших «братской кровью улицы Петрограда, Москвы, Киева, Винницы и других городов». Указывая, что «порядок восстановлен кровью и жертвами настоящих сынов Отечества», Костицын в качестве «военного комиссара Временного правительства» обещал «беспощадно душить всякую новую попытку бунта» против «революционной демократии» и, требуя немедленной сдачи захваченного оружия «представителям законной власти», объявлял Зубрилина «предателем Родины и Революции». Под влиянием начавшегося в полдень артиллерийского и пулеметного обстрела позиций «бунтовщиков» с левого берега Буга окруженные повстанцы согласились на мирные переговоры, от которых Костицын наотрез отказался, повторив свои ультимативные требования. Вечером, получив через парламентариев заявление растерявшегося Зубрилина о принятом им решении «прекратить военные действия 15-го полка» (большинство его солдат разбежалось, другие митинговали, а исполком совдепа, по сути, распался), Костицын, угрожая возобновлением обстрела, потребовал от «бунтовщиков» немедленно сложить оружие, разобрать баррикады на улицах и мостах, очистить здания телефонной станции и телеграфа. На следующее утро, 30 октября, вереницы солдат потянулись к Народному дому и, побросав там свои винтовки и пулеметы, разбрелись по окрестностям. Любые митинги и собрания, кроме похоронной процессии (а в ходе боев погибли четверо красных, двое юнкеров и одна местная жительница, задетая шальной пулей), были запрещены, и городская дума обратилась к Костицыну с выражением благодарности за «твердость и отсутствие колебаний, столь редкое у представителей власти в наше время». Но уже 2 ноября, узнав, что гвардейский корпус в Жмеринке, поддавшись на агитацию Бош, перешел на сторону большевиков и намерен двинуться на Винницу, Костицын со своим отрядом поспешил в Бердичев (Логiнов О. В., Семенко Л.I. Вiнниця у 1917 роцi: Революцiя у провiнцiйному мiстi. Вид. 2-ге, виправ. Вiнниця, 2011. С. 165–171, 173, 176–177, 179–187, 191, 193).

Впоследствии А. И. Деникин писал: «Был такой случай с Костицыным в сентябре или октябре, уже после моего ареста: судьба столкнула его снова с начальником того юнкерского караула, штабс-капитаном Бетлингом, который в страшный вечер 27 сентября вел нас, “бердичевскую группу” арестованных, из тюрьмы на вокзал. Теперь Бетлинг с юнкерской ротой участвовал в составе карательного отряда, руководимого Костицыным, усмирявшим какой-то жестокий и бессмысленный солдатский бунт (кажется, в Виннице). И вот наиболее непримиримый член бердичевского комиссариата, хватаясь в отчаянии за голову, говорил Бетлингу: “Теперь только я понял, какая беспросветная тьма и ужас царят в этих рядах. Как был прав Деникин!” Помню, что этот маленький эпизод, рассказанный Бетлингом во время одного из тяжелых кубанских походов 1918 года, доставил мне некоторое удовлетворение: все-таки прозрел человек, хоть поздно» (Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 2007. С. 211).

В. В. Стратонов тоже вспоминал, что, «как рассказывал Костицын, он был единственный, который одержал над большевиками победу. Дело происходило в Виннице, где Костицыну, после трехдневных боевых схваток, сменявшихся переговорами с представителями большевиков (при последних он чуть не был предательски схвачен), удалось с помощью батальона юнкеров и небольшой части ударников обезоружить целую большевизированную дивизию. Его большевики объявили за это вне закона, и Костицыну пришлось скрываться в Петрограде под чужой фамилией» (Стратонов В. В. Указ. соч. Л. 225).

Всероссийская эвакуационная комиссия под председательством «чрезвычайного уполномоченного, снабженного диктаторскими полномочиями» была учреждена Совнаркомом 20 апреля 1918 г. «для наиболее быстрой и планомерной эвакуации военных и других грузов в новые места назначения»; упразднена 25 января 1919 г.

В заявлении от 6 мая 1918 г., адресованном чрезвычайному уполномоченному по эвакуации, В. А. Костицын писал: «Прошу предоставить мне службу во вверенном Вам учреждении. Я окончил курс Моск[овского] университета по математическому факультету и курс Парижского университета на Faculté des Sciences. Прошел Офицерские Теоретические курсы авиации при Петроградском Политехническом институте и состоял на них преподавателем аэромеханики» (РГАЭ. Ф. 1884. Оп. 23. Д. 2326. Л. 1). Позже в «Анкете для всех работников советских учреждений» Костицын указывал, что работал с 6 мая 1918 г. во Всероссийской эвакуационной комиссии («6 часов урочно и, сколько придется, сверхурочно»), в которую был рекомендован чрезвычайным уполномоченным по эвакуации М. К. Владимировым, а ранее служил «в авиационных войсках». Отвечая на вопрос: «Удовлетворяет ли Вас работа в идейном отношении?», Костицын ответил: «Нет», а в пункте: «Какой партии принадлежите или Вы беспартийный?» поставил прочерк (ГАРФ. Ф. Р – 3524. Оп. 1. Д. 290. Л. 219).

Поиски нефти в долине р. Ухты Печорского края велись с конца XIX в., в 1916 г. было пробурено несколько скважин близ устья р. Чибью; летом 1918 г. туда была снаряжена новая геологическая экспедиция.

См.: Kostitzin V. Sur la distribution des étoiles dans les amas globulaires // Bulletin astronomique (Paris). 1916. T. 33. P. 289–293; см. также: Kostitzin V. Sur la periodicité de l’activité solaire et l’influence des planets // Comptes rendus hebdomadaires des séances de l’Académie des Sciences. 1916. T. 163. P. 202–204.

В своем «Жизнеописании» (1920) Костицын сообщал: «В мае 1918 года назначен управляющим делами Всероссийской эвакуационной комиссии, а с января 1919 года – управляющим делами Транспортно-материального отдела ВСНХ, откуда ушел в октябре 1919 года. За это время не прерывал научной работы и делал ряд попыток перейти на работу по прямой специальности, отклонил ряд предложений в провинциальные университеты, пока в июне 1919 года не был избран в профессора Московского университета по кафедре чистой математики» (РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 23. Д. 24. Л. 159). В 1919 г. Костицын был избран профессором Туркестанского государственного университета, в 1920 г. – Коммунистического университета им. Я. М. Свердлова, а в 1-м МГУ числился преподавателем (доцентом) по кафедре чистой математики до осени 1926 г., когда, возглавив кафедру геофизики, был утвержден ее профессором (ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 1007. Л. 120).

Введенный 6 июня 1919 г. в состав Государственного ученого совета «в качестве заместителя одного из членов» (ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 1. Д. 181. Л. 55), Костицын ежегодно до 1927 г. переизбирался членом его научно-технической секции, являясь также с 1922 г. членом ее редакционной подсекции по изданию учебников (см.: Ермолаева Н. С. Центробежные силы судьбы В. А. Костицына // Историко-математические исследования. М., 2001. Вып. 41. С. 136).

«Всемирная литература» – петроградское издательство, созданное в сентябре 1918 г. по инициативе М. Горького; было ликвидировано в 1924 г. С. М. Закс «сломал себе шею» не за попытку закрыть «Всемирную литературу», как указывает мемуарист, а за отказ подчиниться решению специальной комиссии ЦК РКП(б) во главе с А. И. Рыковым, которая 22 сентября 1920 г. предписала Госиздату субсидировать поддерживаемое Горьким частное «Издательство З. И. Гржебина». В октябре Закс был смещен с должности заведующего Госиздатом и назначен его заграничным представителем (см.: Динерштейн Е. А. Синяя птица Зиновия Гржебина. М., 2015. С. 213–226, 275; Горький М. Полн. собр. соч. Письма: В 24 т. М., 2007. Т. 13. С. 118–119, 435–436).

Костицын заведовал Государственным техническим издательством с 15 августа 1920 г. по 31 июля 1921 г., после чего состоял товарищем председателя секции физики, электротехники и геофизики Научной комиссии НТО ВСНХ (см.: РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 23. Д. 24. Л. 147–149, 160).

Второй съезд Всероссийского астрономического союза проходил в Петрограде 23–27 августа 1920 г.

В. В. Стратонов вспоминал: «В октябре 1920 г. были назначены новые выборы. Деканом был избран я, товарищем декана – В. А. Костицын, а секретарем – О. К. Ланге» (Стратонов В. С. Указ. соч. Л. 225). Но так как приват-доцент геолог О. К. Ланге вошел в правление 1-го МГУ, секретарем факультета избрали физика В. А. Карчагина.

См.: Костицын В. А. Обзор литературы по вопросу о Курской магнитной аномалии // Печать и революция. 1922. Кн. 1. С. 157–162.

Ср.: «Теоретическая работа по определению положения и глубины магнитных масс велась проф. В. А. Костицыным. Заведование магнитным отделом Комиссии, энергично продолжавшим обследование местности, лежало на академике П. П. Лазареве. <…> Комиссия приступила к бурению после тщательного изучения места со всех сторон, и руда была найдена именно на той глубине, которая вытекала из расчетов В. А. Костицына» (Костицын В. А. Курская магнитная аномалия. М.; Пг., 1923. С. 42–43). В свою очередь П. П. Лазарев, указывая, что определение глубин по точкам пересечения силовых линий было выполнено во многих местах им и А. И. Заборовским, далее пояснял: «Можно произвести более точные подсчеты, пользуясь уравнением магнитного поля и задавая точно форму лежащей под землей залежи. Такое определение сделано Костицыным. Результаты этих определений совершенно совпадают с тем, что было получено первым способом» (Лазарев П. П. Курская магнитная и гравитационная аномалия. Пг., 1923. С. 47).

Так или иначе, но 9 декабря 1920 г. на заседании магнитного отдела Комиссии (под протоколом – подписи ее членов, в том числе председателя П. П. Лазарева и секретаря В. А. Костицына) были определены координаты для заложения буровой скважины в районе наибольшей вертикальной магнитной напряженности (см.: Курская магнитная аномалия: История открытия, исследований и промышленного освоения железорудных месторождений: Сб. документов и материалов. Белгород, 1961. Т. 1. С. 295–296; см. также: Костицын В. А. О методах определения глубины магнитных залежей // Сообщения о научно-технических работах в Республике. М., 1920. Вып. 3. С. 194–196; Он же. Методы определения положения магнитных масс // Труды Особой комиссии по исследованию КМА при президиуме ВСНХ. М.; Пг., 1924. Вып. 4. С. 8–34).

Президиум ВЦИК постановил «наградить орденом Трудового Красного Знамени коллектив особой комиссии по изысканию Курской магнитной аномалии и всех работников, принимавших участие в этих работах» (В президиуме ВЦИК // Правда. 1923. № 104. 12 мая).

2-й Московский государственный университет (2-й МГУ), созданный в 1918 г. на основе Московских высших женских курсов, имел три факультета – медицинский, химический (с 1919 г.) и педагогический (с 1921 г.).

Уже в конце 1920 г. Костицын, согласно его «Жизнеописанию», состоял преподавателем по кафедре чистой математики и товарищем декана физико-математического факультета 1-го МГУ, заведующим Государственным техническим издательством и членом коллегии НТО ВСНХ, а также «членом Государственного ученого совета, членом коллегии отдела научной литературы Наркомпроса, членом коллегии научно-популярного отдела Государственного издательства, членом редакционной коллегии и председателем математической комиссии Главпрофобра, профессором Коммунистического университета им. Свердлова, ученым секретарем Московского института математических наук, членом Особой комиссии по исследованию Курской магнитной аномалии, членом Всероссийского астрономического союза, членом Московского математического общества, членом Физического общества им. П. Н. Лебедева, членом правления Московского общества любителей астрономии» (РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 23. Д. 24. Л. 5159).

Имеется в виду кн.: Статистический метод в научном исследовании: Опыт коллективной интернаучной работы. М., 1925. 212 с.

От dissection (фр.) – вскрытие.

Костицын входил в президиум Ассоциации НИИ при 1-м МГУ с декабря 1922 г. (см.: ГАРФ. Ф. А – 298. Оп. 1. Д. 100. Л. 76).

Ср. со стенограммой выступления В. А. Костицына на встрече профессоров 1-го МГУ с зампредседателя Совнаркома А. Д. Цюрупой 4 февраля 1922 г.: «Организуется сейчас научная экспедиция для наблюдения солнечного затмения в Австралии. И вот я и директор Пулковской обсерватории Иванов должны были [войти] в обсуждение этого вопроса с Анатолием Васильевичем. Мы его ловили в Наркомпросе и не были приняты, несмотря на то, что директор Пулковской обсерватории и я, мы достаточно известны. Секретарь нас не принял. Затем мы пытались попасть в Кремль – это нам не удалось. Пошли на лекцию Анатолия Васильевича, с удовольствием прослушали ее, послали ему записку, но опять-таки никакого ответа не последовало. И я до сих пор не знаю – получил ли он наши записки или нет. Если люди с таким громким именем, как Иванов, и я, все же достаточно известный, так и не могли добиться личного свидания и разговора с Анатолием Васильевичем, то тем более в трудном положении оказываются другие» (ГАРФ. Ф. Р – 130. Оп. 6. Д. 871. Л. 18).

На этом автобиография обрывается.

Запись от 19 марта 1950 г. – Тетрадь I. С. 1–3.

Двое из братьев Малкиных, Александр и Иосиф, поступили в Московский университет одновременно с Костицыным в 1902 г.: первый – на юридический факультет, второй – на физико-математический; в 1918 г. Александр и младший брат, Самуил, врач, служили во Всероссийской эвакуационной комиссии; в 1920 г. Малкины поменяли свою фамилию на Абарбанель.

Речь идет об И. Г. Гринберге – отце Ю. И. Гринберг, будущей жены В. А. Костицына.

Имеются в виду дети И. Г. Гринберга: Юлия и ее сестры, старшая Елена и младшая Екатерина, и брат Сергей.

Запись от 20 марта 1950 г. – Тетрадь I. С. 4–6.

благодарственный визит (фр.).

объект для охоты, собственного пользования (фр.).

В своем «Curriculum vitae», написанном в марте 1920 г., И. Г. Гринберг сообщал: «По окончании среднего учебного заведения в России я отправился в Германию, где в течение двух лет изучал коммерческие науки. Из Германии я поехал в Лодзь, где в продолжение семи лет работал на мануфактурных фабриках в качестве главного бухгалтера, а потом – коммерческого директора. После семилетней работы в 1883 г. был послан Обществом Лодзинских фабрикантов в качестве их представителя в Москву. Этими представительствами я ведал в течение более 20 лет, причем получил за это время еще представительства английских и германских фабрик по текстильной и металлургической промышленности. Так как мне по делам одной из этих фирм (Акц[ионерного] об[щест]ва И. К. Познанского в Лодзи) приходилось часто ездить в Среднюю Азию (Коканд, Самарканд, Ст[арая] Бухара и др.), то я, приобретя за это время опыт и знания по хлопку, окончательно посвятил себя хлопковому делу. Как раз к этому времени банки начали заниматься товарными операциями, и меня как специалиста-хлопковеда пригласил бывший Сибирский торговый банк. В последнем я работал около 10 лет, стоя во главе всего хлопкового дела с очень крупными оборотами. Ушел я из банка, лишь когда таковой был закрыт. По выбору я был членом Московского хлопкового комитета и Центрохлопка. Владею немецким, французским, польским и отчасти английским языками» (РГАЭ. Ф. 5420. Оп. 17. Д. 762. Л. 13).

Запись от 21 марта 1950 г. – Тетрадь I. С. 6–11.

Запись от 22 марта 1950 г. – Там же. С. 12–15.

Ср. в «Краткой автобиографии (curriculum vitae)» (1914): «Я, Юлия Ивановна Гринберг, родилась 27 октября 1896 г. в Москве. До семилетнего возраста воспитывалась дома. В 1903 г. поступила в 1-й приготовительный класс Елизаветинской женской гимназии. Потерявши по болезни целый учебный год, в 1909 г. перешла по экзамену в 4-й класс гимназии Л. О. Вяземской, которую успешно окончила в 1913 г. По окончании гимназии, т. е. в 1913/14 г., занималась изучением банкового дела и коммерческих наук. В настоящее время, по возвращении из заграничного путешествия, желая получить высшее образование, имею намерение поступить в Московский коммерческий институт» (ЦГА Москвы. Ф. 417. Оп. 10. Д. 1139. Л. 8). Московский коммерческий институт был создан в 1907 г. (с 1919 г. – Московский институт народного хозяйства им. К. Маркса, с 1924 г. – им. Г. В. Плеханова); в числе преподавателей Ю. И. Гринберг были И. Х. Озеров (наука о финансах), П. И. Новгородцев (введение в философию), Б. П. Вышеславцев (история политических учений), С. А. Котляревский (государственное право), А. А. Кизеветтер (русская история), И. А. Ильин (семинарий по общей теории права) и др.

Запись от 23 марта 1950 г. – Тетрадь I. С. 16–20.

«Les Lettres françaises» (1942–1972) – общественно-политический и литературно-художественный иллюстрированный еженедельник.

Запись от 24 марта 1950 г. – Тетрадь I. С. 20–22.

К. Гамсун, мечтавший о включении Норвегии в «Великую Германскую империю», симпатизировал нацистам и встречался в Берлине с Гитлером, которому посвятил прочувствованный некролог; писатель поддерживал норвежского «министра-президента» В. Квислинга, организовавшего депортацию евреев в лагеря смерти, и, осуждая движение Сопротивления, до конца войны носил значок Национал-социалистической партии Норвегии.

См. рус. переводы романов Л. В. Брууна: Счастливые дни Ван-Цантена / Пер. М. Н. Мейчика. М.; Пг., 1923; Обетованный остров Ван-Цантена / Пер. М. Мейчика. М.; Пг., [1924] и др.

Студии Московского художественного театра: 1-я (1912, руководитель – Л. А. Сулержицкий, в 1924–1936 гг. – 2-й МХАТ); 2-я (1916–1924, руководитель – В. Л. Мчеделов); 3-я (1920, руководитель – Е. Б. Вахтангов, с 1926 г. – Театр им. Е. Вахтангова); 4-я (1921, руководитель – Г. С. Бурджалов, в 1927–1937 гг. – Реалистический театр).

«Росмерсхольм» (1918, 1-я студия МХТ; режиссер – Е. Б. Вахтангов).

Правильно: «Узор из роз» (1920, 2-я студия МХАТ; режиссер – Е. Б. Вахтангов).

Правильно: «Король темного чертога» (1918, МХТ; худож. руководитель – В. И. Немирович-Данченко, режиссер – Н. С. Бутова).

«Синяя птица» (1921, 2-я студия МХАТ; режиссер – В. Л. Мчеделов).

«Горячее сердце» (1926, МХАТ; режиссер – К. С. Станиславский).

Правильно: «Король без венца» (1918, «Свободный театр»).

Балет «Тщетная предосторожность» (1789; либретто Ж. Доберваля, музыка П. Гертеля) был поставлен в Большом театре в 1891 г., возобновлен в 1922 г. в редакции А. А. Горского.

Правильно: балет «Любовь быстра!» (др. названия – «Норвежская идиллия», «Норвежская сказка»); поставлен А. А. Горским на музыку «Симфонических танцев» Э. Грига в оркестровке А. Ф. Арендса в Большом театре (1913), возобновлен на сцене летнего театра сада «Аквариум» (1918).

Имеются в виду оперы Н. А. Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане» (1900) и Р. Вагнера «Золото Рейна» (1854).

Опера В. А. Моцарта (1782), которая под названием «Похищение из гарема» шла в театре Художественно-просветительного союза рабочих организаций, созданного в 1918 г. Ф. Ф. Комиссаржевским при сотрудничестве В. М. Бебутова.

Пьеса И. Д. Сургучева «Осенние скрипки» была поставлена в Московском художественном театре в 1915 г., шла она там и в 1918 г.

Спектакль «Сверчок на печи» (по Ч. Диккенсу) был поставлен Б. М. Сушкевичем в 1-й студии МХТ в 1914 г.

Оперетта «Дочь мадам Анго» (1872) на музыку Ш. Лекока была поставлена В. И. Немировичем-Данченко в Музыкальной студии МХАТ в 1920 г. (режиссер – В. В. Лужский).

Оперетта «Жирофле-Жирофля» (1874) на музыку Ш. Лекока была поставлена А. Я. Таировым в Камерном театре в 1922 г.

Правильно: «В старом Гейдельберге» – комедия по пьесе, написанной в 1902 г. немецким драматургом В. Мейер-Ферстером; премьера в Малом театре в постановке режиссера А. М. Кондратьева состоялась в 1904 г.

Запись от 25 марта 1950 г. – Тетрадь I. С. 22–29.

Коммерческие игры – карточные игры, основанные на расчете (вист, преферанс, покер и др.), в отличие от азартных, в которых выигрыш – дело случая.

Согласно «описи владения» по состоянию на 9 июня 1914 г., семья домовладельца, каковым значилась Г. С. Гринберг, занимала квартиру № 3/4 (на втором этаже) площадью 77,2 кв. сажени (351,2 кв. м), имевшую 17 окон и состоявшую из 9 комнат (плюс 2 комнаты для прислуги), кухни и 2 ванных (см.: ЦГА Москвы. Ф. 179. Оп. 63. Д. 6737. Л. 1).

Запись от 26 марта 1950 г. – Тетрадь I. С. 29–35.

Английская набережная, ставшая символом Ниццы.

Экссудат – жидкость, накапливающаяся в тканях или полостях при воспалении.

неприятные обязанности (фр.).

Балет П. И. Чайковского «Щелкунчик» по мотивам сказки Э. Гофмана «Щелкунчик и мышиный король» был поставлен А. А. Горским в Большом театре в 1919 г.

Запись от 27 марта 1950 г. – Тетрадь I. С. 36–41.

Имеется в виду Пролетарский университет в Москве (1918–1920), открытый Пролеткультом для подготовки кадров «рабочих вождей» с помощью новых форм обучения, основанных в первую очередь на равноправии преподавателей и слушателей.

Запись от 28 марта 1950 г. – Тетрадь I. С. 41–43.

Имеется в виду Министерство народного просвещения.

Работая астрофизиком Ташкентской обсерватории, В. В. Стратонов опубликовал по-русски несколько своих работ: «О строении вселенной» (Ташкент, 1901), «Наблюдения переменных звезд» (Ташкент, 1904), «Фотографические наблюдения планеты Эроса» (Ташкент, 1904).

Ошибка. С лета 1905 г. В. В. Стратонов служил в Тифлисе помощником начальника канцелярии главноначальствующего по военно-народному управлению и чиновником для особых поручений при императорском наместнике на Кавказе, редактировал «Кавказский календарь» (на 1908 г. и 1909 г.) и официальную газету «Кавказ» (1910–1911).

Неясно, какие издания Костицын имеет в виду.

Стратонов В. В. Солнце: Астрономическая популярная монография. [Тифлис], 1910.

Неточность: в 1912–1917 гг. В. В. Стратонов служил контролером отделений Госбанка в Орле, Муроме и Твери, управляющим отделением в Ржеве.

См.: Космография: (Начала астрономии): Учебник для средних учебных заведений и руководство для самообразования. М., 1914 (переиздание – 1915). Стратонов также выпустил в эти годы популярную брошюру: Здание мира: Астрономический очерк. Пг., 1916.

Учитывая оппозицию члена коллегии научного отдела Наркомата просвещения РСФСР В. Т. Тер-Оганезова плану организации Главной астрофизической обсерватории, В. В. Стратонов решил, по его словам, «вовлечь в это дело Костицына», ибо он «как бывший большевик имел еще хорошие связи в коммунистических кругах». После спора с Тер-Оганезовым на заседании Государственного ученого совета 25 марта 1921 г. Костицын был включен в оргкомитет по реализации проекта; впоследствии, как признавался Стратонов, ему не раз приходилось «пускать в ход Костицына и все его влияние и связи» для спасения обсерватории от закрытия (Стратонов В. В. По волнам жизни // ГАРФ. Ф. Р – 5881. Оп. 2. Д. 669. Л. 241).

Запись от 29 марта 1950 г. – Тетрадь I. С. 44–51.

Запись от 30 марта 1950 г. – Там же. С. 52–57.

исключительный человек (фр.).

Профессор П. Н. Лебедев подал в отставку в знак протеста против действий министра народного просвещения Л. А. Кассо, который в январе 1911 г. выпустил ряд циркуляров («О надзоре за учащимися высших учебных заведений», «О временном недопущении публичных и частных студенческих заведений» и др.), направленных на ликвидацию университетской автономии; это вызвало отставку ректора А. А. Мануйлова, а вслед за ним – еще 130 преподавателей, в том числе двух десятков профессоров.

Неточность: имеется в виду статья «Наука и свобода» (Русские ведомости. 1917. № 4. 24 февр.), в которой К. А. Тимирязев заявлял, что «единственным вершителем судеб института оказался П. П. Лазарев», причем «новый институт оказался закрытым для учеников Лебедева, т. е. была уничтожена основная мысль его инициаторов – вместо убежища для многих, потерпевших от погрома, он оказался достоянием одного».

По свидетельству В. В. Стратонова, «шутники говорили, что П. П. Лазарев занимает 60 должностей, о которых он помнит, и еще 200 таких, о которых он не вспоминает до времени, пока ему не приносят по ним содержание». Будучи «крайне честолюбивым», Лазарев «мастерски пускал в глаза пыль», не всегда даже скрывая свое ироническое отношение к большевикам. Как-то, вспоминал Стратонов, он поинтересовался у него, для чего предназначен лежащий во дворе института «кусок очень толстого океанского кабеля», на что «круглое лицо Лазарева расплылось, сквозь очки, в хитрую усмешку: “Для втирания очков советской власти!” Этим делом он с успехом занимался, показывая свой физический институт знатным посетителям» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 241).

Запись от 31 марта 1950 г. – Тетрадь I. С. 59–65.

английским тортом (фр.).

чаепитие, легкое угощение (фр.).

Запись от 2 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 74–87.

Имеется в виду книжный магазин, ранее принадлежавший издательству «Товарищество М. О. Вольфа», ныне – «Книжная лавка писателей» (Кузнецкий мост, д. 18/7).

Белые цветки померанцевого дерева – принадлежность свадебного убора невесты, олицетворяющие ее чистоту и непорочность.

Имеется в виду Мирза Мухитдин Мансуров – деловой партнер И. Г. Гринберга и крупнейший бухарский купец-миллионер. Избранный в 1917 г. председателем ЦК младобухарцев, он, спасаясь от преследований эмира Сеид Алим-хана, скрывался в 1918 г. в Новой Бухаре и Ташкенте, откуда ЦК бухарских коммунистов отправил его в Москву для переговоров о «формировании Красной Бухарской бригады и снабжении ее оружием, обмундированием и инструкторским персоналом». В столице Мансуров добился возмещения стоимости реквизированного у него большевиками в России хлопка и каракуля, пообещав организовать революцию в Бухаре, после чего, по утверждению недоброжелателя, «через Гринберга закупил шведские кроны, передав их на хранение Гринбергу и другим через Гринберга (часть пропала), жил скромно и скупо, время от времени осуществлял какую-нибудь спекулятивную операцию через сына Мирза Амина» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 86. Д. 113. Л. 19). После насильственной советизации ханства в сентябре 1920 г. Мансуров состоял назиром (наркомом) торговли и промышленности Бухарской народной советской республики и в качестве председателя ее делегации приезжал в Москву, где 4 марта 1921 г. подписал Союзный договор с РСФСР (подробнее см.: Генис В. Л. Вице-консул Введенский: Служба в Персии и Бухарское ханство (1906–1920 гг.). М., 2003).

Запись от 3 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 87–93.

Московский городской народный университет им. А. Л. Шанявского, открывшийся в 1908 г. на средства мецената-золотопромышленника и названный его именем, с 1912 г. размещался в специально построенном для него здании на Миусской площади.

В «Обозрении преподавания по физико-математическому факультету Объединенного Московского университета» в осеннем семестре 1919 г. по математике значатся профессора С. С. Бюшгенс, С. П. Виноградов, А. К. Власов, А. А. Дмитровский, Д. Ф. Егоров, И. И. Жегалкин, Л. К. Лахтин, Н. Н. Лузин, Б. К. Млодзеевский, П. А. Некрасов, А. П. Поляков, С. П. Фиников, И. И. Чистяков, В. П. Шереметевский и преподаватели Н. А. Глаголев, В. А. Костицын (три лекции по теме: «Разложение в ряды потенциальных функций»), В. В. Степанов, В. С. Федоров (ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 220. Л. 1).

См.: Лоренц Г. А. Элементы высшей математики: Основания аналитической геометрии, дифференциального и интегрального исчислений и их приложений к естествознанию / Пер. с доп., изм. и историческим очерком развития математического анализа В. П. Шереметевского. М., 1898–1901. Т. 1–2.

Лоренц Г. А. Элементы высшей математики: Основания аналитической геометрии, дифференциального и интегрального исчислений и их приложений к естествознанию / Изд. вновь просм. и доп. О. В. Шереметевской, под ред. проф. В. А. Костицына. М.; Л., 1926.

Запись от 4 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 93–100.

Запись от 5 апреля 1950 г. – Там же. С. 100–104.

Доберман-пинчер по кличке Треф, принадлежавший околоточному надзирателю московской городской полиции Владимиру Дмитриеву, получил в 1909 г. диплом сыскной собаки и прославился как участник раскрытия более полутора тысяч преступлений.

Запись от 6 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 104–109.

играющим по правилам (англ.).

Поэт-имажинист А. Б. Мариенгоф, знавший С. В. Громана еще по их учебе в пензенской гимназии, вспоминал, что тот разъезжал по Москве «в огромной машине канареечного цвета, реквизированной у охотнорядского купца», «не расставался с толстым портфелем из крокодиловой кожи и ходил в превосходной оленьей дохе, полученной по ордеру»: «“Большевики меня ценят, – говорил Сережа Громан, величаво надуваясь. – Я с ними работаю, но отношусь к ним, если хотите знать, весьма критически: европеизма товарищам не хватает. Широких плехановских обобщений”. Двадцатилетний Громан не только критиковал, но и столь же ревностно эвакуировал. Вероятно, что нужно и что не нужно. В конце концов, как нетрудно догадаться, наэвакуировался и накритиковался до Лубянки. Просидел он недолго, но после этого “недоразумения”, как говорили все попавшие за решетку, его больше не затрудняли ответственной работой» (Мариенгоф А. Мой век, мои друзья и подруги // Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания [А. Б.] Мариенгофа, [В. Г.] Шершеневича, [И. В.] Грузинова: Сб. М., 1990. С. 53–54).

Запись от 7 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 109–115.

Запись от 8 апреля 1950 г. – Там же. С. 116–125.

основное блюдо (фр.).

Главный персонаж комического балета французского композитора Лео Делиба «Коппелия, или Красавица с голубыми глазами» (1870); либретто написано по новелле Э. Гофмана «Песочный человек».

помехи, осложнения (фр.).

Запись от 9 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 125–133.

На заседаниях Московского математического общества в 1919–1922 гг. Костицын сделал следующие доклады: 1) «Распределение звезд в звездных кучах» (19.10.1919), 2) «Об интегральном уравнении Кундта и Варбурга» (21.03.1920), 3) «О новейших успехах математики за границей» (19.12.1920), 4) «Нелинейные интегральные уравнения, разрешимые в эллиптических функциях» (16.01.1921), 5) «Гистерезис и интегральные уравнения» (20.02.1921), 6) «Об одном классе интегральных уравнений» (18.12.1921), 7) «Курская магнитная аномалия» (22.10.1922), 8) «О внутреннем строении звезд» (24.12.1922) (см.: Александров П. С., Головин О. Н. Московское математическое общество. Список научных докладов, сделанных на заседаниях Московского математического общества с момента Октябрьской революции и по март 1946 г. // Успехи математических наук. 1957. Т. 12. Вып. 6 (78). С. 28–30).

Неточность: А. А. Волкова задержали 28 августа 1919 г. на квартире уже арестованного Н. Н. Щепкина, в которой чекисты устроили засаду, и при обыске изъяли «отрывок сообщений, присланных в виде фотографических пленок, в переписанном уже на машинке виде, с нерасшифрованными еще местами»; на допросе арестованный «показал, что взялся расшифровать нерасшифрованные места этого письма по просьбе Владимира Александровича Астрова в виде личной услуги» (Красная книга ВЧК. М., 1989. Т. 2. С. 14).

Ошибка; имеются в виду педагог Александр Данилович Алферов (1862–1919) и его жена Александра Самсоновна (1868–1919), директор частной женской гимназии, расстрелянные 12 сентября 1919 г. по делу «Национального центра»; мемуарист путает их с деятелем народного просвещения В. П. Вахтеровым и его женой Э. О. Вахтеровой.

В обращении «Ко всем гражданам Советской России», опубликованном в «Известиях» 23 сентября 1919 г., сообщалось о раскрытии контрреволюционной организации «Национальный центр» и расстреле 67 ее участников.

См. воспоминания В. В. Стратонова: «Весьма популярный в ту пору в академической среде Сергей Алексеевич Чаплыгин, возглавлявший Высшие женские курсы до их слияния с университетом, по специальности профессор механики, сначала, как видный кадет, подвергался преследованиям, и ему даже приходилось скрываться от ареста» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 240).

Запись от 10 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 134–141.

О. Ю. Шмидт был избран действительным членом Московского математического общества в январе 1922 г.

Еженедельный столичный журнал «Ребус» (1881–1918) был посвящен вопросам спиритизма и медиумизма.

См.: Жегалкин И. И. Введение в анализ: Учебник для высших педагогических учебных заведений. М., 1935.

Автора подвела память: Л. К. Лахтин скончался 14 июля 1927 г. и похоронен на Новодевичьем кладбище.

Эксцентриситет параболы равен единице.

Запись от 11 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 142–149.

1 августа 1921 г. В. А. Костицын был избран товарищем председателя секции физики, электротехники и геофизики научной комиссии НТО ВСНХ (РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 23. Д. 24. Л. 147–148).

Критика началась с постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об учебниках по истории» от 26 января 1936 г. В дальнейшем утверждалось, что, «заменяя конкретную историю социологией, факты – абстрактной схемой, Покровский и его “ученики” по существу пытались ликвидировать историю как науку», а «антимарксистские, антиленинские взгляды и концепции Покровского» были «использованы врагами социализма для протаскивания, под флагом марксизма, своей буржуазной идеологии и контрреволюционных “теорий”». Более того, «школа Покровского» оказалась-де «базой для вредительства со стороны врагов народа, разоблаченных органами НКВД, троцкистско-бухаринских наймитов фашизма, вредителей, шпионов и террористов, ловко маскировавшихся при помощи антиленинских исторических концепций М. Н. Покровского», и «оголтелая банда врагов ленинизма долго и безнаказанно проводила вредительскую работу в области истории» (Панкратова А. Развитие исторических взглядов М. Н. Покровского // Против исторической концепции М. Н. Покровского: Сб. ст. М.; Л., 1939. Ч. 1. С. 5–7; см. также: Ярославский Ем. Антимарксистские извращения и вульгаризаторство т. н. «школы» Покровского // Исторический журнал. 1939. № 2. С. 47–54).

30 июля 1918 г. Совнарком утвердил «Список лиц, коим предложено поставить монументы в г. Москве и других городах РСФСР», а в рамках книжной серии «Кому пролетариат ставит памятники» отдел печати Моссовета издал в 1919–1920 гг. ряд биографических брошюр карманного формата, в том числе о К. Марксе, Ф. Энгельсе, Ж. – П. Марате, М. Робеспьере, Р. Оуэне, Э. Золя, С. Разине, Н. Г. Чернышевском, С. Халтурине, М. Е. Салтыкове-Щедрине, Т. Г. Шевченко и др.

Запись от 12 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 150–159.

Ср. с воспоминаниями В. В. Стратонова: «Тер-Оганезов окончил физико-математический факультет в Петрограде и хорошо сдал экзамены. Иванов оставил его при университете стипендиатом по кафедре астрономии. Но после этого он перестал заниматься, уклонился от представления какого-либо отчета о своих работах в качестве стипендиата, почему и был исключен из списка оставленных при университете. Осенью 1917 г. он явился к Иванову с повинной, прося восстановить его в положении оставленного при университете. Иванов снисходительно пошел ему навстречу и обещал, если Тер-Оганезов представит какую-либо работу, восстановить его в положении университетского стипендиата. Никакой работы он не представил, но… вслед за тем произошел большевицкий переворот, и Тер-Оганезов оказался во главе всех ученых учреждений России. Точнее – он был назначен членом коллегии научного отдела Народного комиссариата просвещения. Но возглавлял этот отдел большевик Рязанов, который в качестве большого большевицкого барина предпочитал жить в Петрограде и наезжал в Москву только раз в несколько месяцев и при том на самый короткий срок. Фактическое же возглавление научного отдела он предоставил Тер-Оганезову. Этот молодой человек своей, необычайной для него, карьерой был обязан, как я слышал, протекции своего товарища по тифлисской гимназии или родственника, закавказского армянина Караханьянца, выступающего ныне на видных постах по дипломатическому поприщу под фамилией Карахана» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 96).

Еще 11 сентября 1919 г. Наркомат просвещения РСФСР принял постановление «Об организации рабочих факультетов при университетах», законодательно оформленное 17 сентября 1920 г. декретом Совнаркома «О рабочих факультетах». На торжественном открытии рабфака, состоявшемся еще 8 октября 1919 г., выступили назначенный его заведующим Н. А. Звягинцев, член Временного президиума 1-го МГУ в 1920–1921 гг., и замнаркома М. Н. Покровский, в ознаменование 25-летия научно-педагогической деятельности которого 26 октября 1920 г. рабочему факультету было присвоено его имя.

Запись от 13 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 160–165.

В. В. Стратонов, работавший в Книжном центре в качестве председателя секции физико-математических наук и техники, был весьма невысокого мнения о способностях Д. А. Магеровского («неукротимого фонтана говорливости») и вспоминал: «Справедливо отметить, что бывали моменты, когда в Книжном центре налаживалась более толковая работа. Это случалось, когда Магеровский отлучался на продолжительное время, и его заменял В. А. Костицын, профессор математики, бывший большевик, а потому имевший влиятельные знакомства» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 199).

насмешливый, язвительный ум (фр.).

Запись от 14 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 166–176.

Лазурный берег (Французская Ривьера).

Запись от 15 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 177–181.

Опера А. П. Бородина «Князь Игорь», впервые поставленная в Большом театре в 1898 г., была возобновлена там 23 апреля 1920 г. (режиссер А. А. Санин).

Героическая комедия в стихах Э. Ростана (1897) в переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник была поставлена А. А. Саниным в Театре Корша в 1920 г.

«Сирано де Бержерак» был заново поставлен театром «Комеди Франсэз» в 1938 г.

Речь идет об американском фильме «A Midsummer Night’s Dream» (1935, режиссеры М. Рейнхардт и У. Дитерле).

Пассивность, индифферентность ради душевного спокойствия.

Верхнюю заостренную часть красноармейского шлема (буденовки) иронически называли «умоотводом».

Можно предположить, что речь идет о ростовском поэте А. П. Ковалеве, который выпустил жизнеописание Бахауллы, основателя бахаизма (Бага-Уллах – его жизнь и деятельность / Под ред. А. П. Ковалева. Ростов-на-Дону, 1910) и поэтический сборник «Пажьи напевы: Книга песен» (Ростов-на-Дону, 1913), в предисловии к которому возвещал о том, что 4 октября 1912 г. возникло «Великое Светоносное братство».

Запись от 16 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 182–192.

Управление Московского учебного округа на Волхонке.

Еще 18 мая 1923 г. В. И. Вернадский записал в дневнике: «Б[орель] говорит <…>, что сюда собираются приехать Лузин и Костицын из Москвы для организ[ации] связи русских и французов. Ученый Костицын – коммунист? – бывший, но влиятельный. В общем, он был (и есть?) член Уч[еного] ком[итета] (ГУС); делал, что мог. Во всяком случае, с ним можно было говорить, и у него были большие коммунист[ические] связи. Б[орель] предлагал мне тот же вопрос, который я предлагал в Москве: есть ли у него научные работы?» (Вернадский В. И. Дневники: Март 1921 – август 1925. М., 1998. С. 98). 28 сентября Вернадский изложил сообщенное ему Костицыным, о котором отзывался так: «Математик из эмигрантов. “Левый”. Имел известный авторитет у коммунистов. Шел на всякие уступки. Член Госуд[арственного] учен[ого] сов[ета]. Большую роль играет в моск[овских] матем[атических] орг[анизациях]. Недавно при утверждении устава Москов[ского] матем[атического] общ[ества] получена бумага, что Общество утвердят, если будут исключены из него – Д. Ф. Егоров и В. А. Костицын (треб[ует] Ком[иссариат] вн[утренних] дел). После переговоров остались членами».

Относительно подробная, хотя и весьма конспективная дневниковая запись «Из разговоров с Влад[имиром] Алекс[андровичем] Костицыным» показывает, что он не скрывал от Вернадского советские реалии и, настроенный весьма пессимистически, сетуя на «беспросветное невежество», рассказывал: «Начинается чистка профессоров. Понижается уровень студентов и требований. Висят объявления о доносах на профессоров: обещается пайка. Среди рабфаков – не встречались талантливые. Университеты превращаются в прикладные учебные заведения. Шпионаж и сыск среди слушателей. Научные работники из старых. Этот год – 1923 год – в высшей школе и науч[ной] раб[оте] будет очень тяжел – но кончится Каноссой. <…> Положение [высшей] школы невыносимое. Студенты следят друг за другом. Ябедничество и доносы даже на сдаче работ; преподаватели доносят на товарищей». Костицын поведал Вернадскому и о деятельности конкретных научных обществ и учреждений, положении и настроениях отдельных ученых, в частности: «Изменяются профессора. М. А. Шателен теперь поклонник Ленина. В реформе высшей технической школы – профессор Шмидт. <…> Кареев и Гревс исключены: запрещена педагогическая деятельность». 7 октября Вернадский писал дочери: «Видел двух молодых ученых, уехавших только что оттуда – одного скорее правого, другого (математика Костицына) – когда-то persona grata в советской среде, “старого” эмигранта, левого. Оба дают одну и ту же картину – давящего, тупого, беспросветного. Костицын говорит, что этот год будет очень тяжелым для высшей школы и для научной работы…» («Из разговоров с Владимиром Александровичем Костицыным»: Страничка из дневника Владимира Ивановича Вернадского 1923 года // Берега. 2015. Вып. 19. С. 49–51).

Ср. с воспоминаниями В. В. Стратонова о Д. Н. Артемьеве: «На меня он производил впечатление, прежде всего, эпикурейца. Ради сохранения за собой земных благ изменил рядам профессуры – он был профессором минералогии в Казани. Был ли он членом большевистской партии, точно не знаю, но скорее, что был. Во всяком случае, он пользовался всеми привилегиями “партийца”; однако его большевизм был чисто налетным. Всегда на первом месте были его личные дела. <…> Все же ему как-то не сиделось спокойно, он стремился к чему-то лучшему. Одно время, с его участием, стала затеваться научная экспедиция в Африку. Экспедиция предполагалась длительная, на два года, и средства на нее испрашивались громадные. Я догадывался, что если Артемьев в эту экспедицию и поедет, то назад в РСФСР он уже не вернется… Однако, из-за слишком больших денежных запросов, экспедиция не состоялась.

Тем временем Артемьев действовал во вновь учрежденной в Москве горной академии и даже был первым, если не ошибаюсь, ее ректором. При нем протекала организация академии (и его кафедры), причем в нее жертвовались в изобилии отбираемые у буржуазии драгоценные камни. В качестве большевицкого сановника Артемьев разъезжал в парном экипаже из бывших царских конюшен. Он появлялся изредка на физико-математическом факультете Московского университета, где числился профессором. На собраниях факультета профессора относились к Артемьеву сдержанно-корректно, но чувствовалась боязливая недоброжелательность. Сам Артемьев держал себя несколько излишне развязно, быть может, скрывая за этой развязностью чувство некоторой неловкости перед коллегами.

В дальнейшие годы Д. Н. Артемьев оказался на постоянном жительстве за границей. Как это случилось, не знаю, но, должно быть, он не возвратился из командировки, стал “невозвращенцем”. В Берлине ходили какие-то плохие разговоры по поводу попыток Артемьева реализовать бриллианты… Молва говорила, что эти бриллианты были из числа переданных в горную академию. К эмигрантским ученым он не пристал, его сторонились, и он это знал. Видел я несколько изданных им за границей популярных книжонок. М. М. Новиков где-то с Артемьевым встретился и рассказывал мне о таком с ним разговоре: “Если бы я знал, что ‘они’ будут высылать ученых, стал бы я валять дурака – записываться в партию”» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 193).

Запись от 17 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 3–11.

Особая комиссия по изучению Курской магнитной аномалии при Горном совете ВСНХ была учреждена 14 июня 1920 г. постановлением президиума ВСНХ, который 1 июля определил ее персональный состав, назначив председателем И. М. Губкина, а его заместителем – П. П. Лазарева. 14 августа президиум ВСНХ вынес постановление об утверждении В. А. Костицына членом комиссии в качестве представителя от НТО. Но в ее работе он участвовал уже с июня, а еще 29 сентября 1919 г. присутствовал на заседании т. н. Магнитной комиссии во главе с академиком Лазаревым (см.: Костицын В. И. Забытый выдающийся геофизик, один из первых исследователей Курской магнитной аномалии – Владимир Александрович Костицын // Каротажник (Тверь). 2013. Вып. 7(229). С. 133–143).

См., например: Костицын В. А. Обзор литературы по вопросу о Курской магнитной аномалии // Печать и революция. 1922. Кн. 1. С. 157–162. Автор утверждал, что «помехи работам Комиссии» возникли со стороны члена коллегии Горного совета ВСНХ инженера В. В. Кисельникова, доцента Уральского горного института инженера Д. Л. Ортенберга и профессора Московской горной академии В. В. Ключанского, «всячески старавшихся опорочить прибор де Колонга, принятый Комиссией, и провести на его место прибор Тиберг-Талена, которым пользуются шведские инженеры при разведках железной руды». Летом 1920 г., «наряду с постоянными скандалами в Комиссии, делались попытки навязать ей приборы Тиберг-Талена» через председателя Горного совета ВСНХ Ф. Ф. Сыромолотова, из-за чего создалась обстановка, «исключающая возможность спокойной работы». Костицын доказывал, что, если бы «вместо десятков хорошо работающих дефлекторов де Колонга были бы пущены в ход 2–3 Тиберг-Талена, темп и качество работы понизились бы в несколько десятков раз» (см: Там же. С. 160). Об этом же писал Костицын и в своей брошюре о Курской магнитной аномалии, не без иронии замечая, что для Комиссии это было «временем гражданской войны», ибо: «С первого же заседания 3 июня (sic! – В. Г.) 1920 года практики – горные инженеры начинают критиковать методы, принятые Комиссией для работы. Начинается бурный период жизни Комиссии, продолжавшийся до конца года и закончившийся исключением из Комиссии меньшинства – инженеров Кисельникова, Ортенберга и Ключанского – и переходом Комиссии в непосредственное ведение президиума ВСНХ» (Костицын В. А. Курская магнитная аномалия. М.; Пг., 1923. С. 40–42). В октябре 1920 г. председатель ОККМА И. М. Губкин убеждал зампредседателя ВСНХ Г. И. Ломова, что Комиссия, «желая сгладить остроту спора и сберечь время на более продуктивную работу, устранивши внутренние трения, пошла на серьезную уступку и приняла решение произвести рекогносцировочные исследования приборами Тиберг-Талена наряду с котелками де Колонга». Но, жаловался Губкин, «у большинства членов Особой комиссии сложилось впечатление, что они имеют дело с определенным стремлением инж. Кисельникова сорвать работу, с определенно выраженным саботажем с его стороны». Понятно, что внесение им сметы на проведение исследований приборами Тиберг-Талена «особой партией магнитометристов, которые должны были работать независимо от академика Лазарева», вызвало «целую бурю в комиссии», и большинство ее, решив довести до сведения ВСНХ и Совнаркома о своем «нежелании работать совместно с инж. Кисельниковым», поручило это «особой делегации в составе председателя комиссии И. М. Губкина, проф. В. А. Костицына и проф. геолога А. Д. Архангельского». Губкин подчеркивал, что после доклада, сделанного им Сыромолотову, Кисельников был отозван из комиссии (Курская магнитная аномалия: История открытия, исследований и промышленного освоения железорудных месторождений: Сб. документов и материалов. 1742–1926. Белгород, 1961. Т. 1. С. 290–293).

См.: Стратонов В. В. Главная Российская астрофизическая обсерватория // Труды Главной Российской астрофизической обсерватории. М., 1922. Т. 1. С. 1–27.

Запись от 18 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 12–24.

В мандате от 18 июня 1920 г., подписанном «председателем коллегии НТО» Н. М. Федоровским, говорилось: «Предъявитель сего проф. Владимир Александрович Костицын командируется Научно-техническим отделом ВСНХ в местечко Озеры Коломенского уезда и его окрестности для производства магнитных изысканий. НТО просит все советские учреждения и частных лиц оказывать т. Костицыну полное содействие» (РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 23. Д. 24. Л. 162).

Запись от 19 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 24–39.

Запись от 20 апреля 1950 г. – Там же. С. 41–46.

Запись от 21 апреля 1950 г. – Там же. С. 48–59.

Речь идет о рассказе Д. В. Григоровича «Смедовская долина» (1852).

В деревне Марково Горской волости Коломенского уезда, расположенной примерно в 5 км к северу от Озер, проживали, по-видимому, представители того течения отошедшей от православия секты субботников, которое в основном приняло догматику и обрядовую практику иудаизма. Кроме того, во многих общинах субботников жили евреи, выполнявшие обязанности раввинов, учителей, шойхетов (резников).

Имеются в виду бумагопрядильная, ткацкая, красильная и отделочная фабрики «Товарищества мануфактур Федора Щербакова сыновей» в с. Озеры, преобразованные в Озерский хлопчатобумажный комбинат.

Запись от 22 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 59–68.

Большая плоскодонная лодка.

Запись от 23 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 68–74.

В феврале 1920 г. Наркомат госконтроля был преобразован в Наркомат рабоче-крестьянской инспекции, который возглавил И. В. Сталин.

*Действительно, она так и не разыскалась.

Запись от 24 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 77–83.

14 февраля 1921 г. Особая комиссия стала самостоятельным учреждением при президиуме ВСНХ.

Неточность: О. Ю. Шмидт состоял членом коллегии Наркомата продовольствия РСФСР по 19 февраля 1920 г., когда был утвержден зампредседателя Главного комитета профессионально-технического образования (Главпрофобра) с включением по должности в состав коллегии Наркомата просвещения РСФСР; проработав там до 20 апреля 1921 г., он был назначен членом коллегии Наркомата финансов РСФСР, являясь с июля по совместительству заведующим Госиздатом.

В мандате от 18 августа 1920 г. за подписью Н. М. Федоровского говорилось: «Научно-технический отдел ВСНХ настоящим удостоверяет, что предъявитель сего, заведующий Государственным техническим издательством при НТО проф. В. А. Костицын, командируется в г. Петроград для урегулирования взаимоотношений по делам издательства между Петропрофобром и Петроградским отделением НТО. НТО просит всех лиц и учреждения, к коим проф. В. А. Костицын обратится, оказывать ему полное содействие при исполнении возложенного на него поручения» (РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 23. Д. 24. Л. 161).

Второй съезд Всероссийского астрономического союза открылся 23 августа 1920 г.

Обсерватория Казанского университета, построенная в 20 км к западу от Казани на средства астронома-любителя В. П. Энгельгардта, была открыта в 1901 г. и названа в его честь в 1903 г.

Имеется в виду семья бессарабского дворянина Г. И. Кристи, который, записавшись во вторую купеческую гильдию, стал владельцем Московской и Петроградской контор бессарабских вин, а в 1907 г. удостоился премии им. Императора Александра II за лучшее виноградное вино в России.

Запись от 25 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 83–94.

«О вращениях небесных сфер» – основной труд Н. Коперника, опубликованный в 1543 г. в Нюрнберге.

Запись от 26 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 95–104.

Неясно, о какой статье идет речь. Нам известна только более поздняя статья на эту тему: Кобозев П. А. Хибины // Известия. 1930. № 14. 14 янв.

Запись от 27 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 104–111.

См.: Костицын В. А. Распределение звезд в шарообразных звездных кучах; Он же. О методах определения глубины магнитных залежей; Он же. Интегральные уравнения Кундта – Варбурга и Хвольсона // Сообщения о научно-технических работах в Республике. М., 1920. Вып. 3. С. 190–196.

На проходивших в первой половине 1920-х гг. заседаниях Московского математического общества П. А. Некрасов выступал со следующими докладами: 30 апреля 1922 г. – «Логарифмическая, географическая шкала потребностей и формула их удовлетворения», 18 февраля 1923 г. – «Аналитико-аритмологические функции и ряды», 6 мая 1923 г. – «О работе К. А. Андреева по русским таблицам смертности», 3 февраля 1924 г. – «Структурная теория комплексного числа p измерений и учение о многообразиях» (см.: Александров П. С., Головин О. Н. Московское математическое общество // Успехи математических наук. 1957. Т. 12. Вып. 6 (78). С. 29–31). Возможно, Костицын имеет в виду не специальный доклад, а лишь высказывание Некрасова; ср.: «В первой половине 20-х годов П. А. Некрасов еще бывал на заседаниях ММО и даже иногда выступал с докладами. Странная тень прошлого: он казался дряхлым – физически и умственно, – и понять его было трудно. Один раз он выступил с заявлением, что в его прежних “работах” была допущена ошибка – взят не тот знак перед квадратным корнем: заменив знак противоположным, он берется доказать необходимость социальной революции…» (Люстерник Л. А. Молодость Московской математической школы // Успехи математических наук. 1967. Т. 22. Вып. 2(134). С. 222).

Речь идет о докладе О. Ю. Шмидта «Математические законы денежного эмиссионного хозяйства», прочитанном 19 ноября 1922 г. на заседании Московского математического общества и 23 ноября 1922 г. в Социалистической академии (см.: Шмидт О. Ю. Математические законы денежной эмиссии. М.; Пг., 1923). Но с должности члена коллегии Наркомата финансов РСФСР Шмидт был снят еще 11 февраля 1922 г., а уже в мае введен в состав Ученого комитета при Совнаркоме, утвержден зампредседателя Государственного ученого совета и председателем его научно-технической секции.

Запись от 28 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 111–120.

Мемуарист ошибался: его отец был уволен А. А. Тихомировым, состоявшим попечителем Московского учебного округа в 1911–1917 гг.

Автора подводит память: пощечина имела место в 1909 г.

На состоявшемся 19 января 1912 г. заседании Педагогического совета Смоленского Александровского реального училища отмечалось, что установленный там директором «внешкольный надзор» – с «очень строгими наказаниями, вплоть до понижения балла в поведении» и исключением двух реалистов – вызвал протест старшеклассников, проявившийся в ученической забастовке с распространением прокламаций и «химической обструкцией». Как указывал почетный попечитель училища З. П. Ельчанинов, «внешкольный надзор тяготил, и не только учащихся», ибо «были случаи, когда от учеников, шедших по улице после указанного срока со своими родителями, требовали предъявления ученического билета и немедленного удаления домой». В своем выступлении А. В. Костицын убеждал коллег, что «чем снисходительнее педагогический совет отнесется к ученикам, так или иначе принявшим участие в беспорядках, тем лучше будет для жизни школы» (ЦГА Москвы. Ф. 459. Оп. 3. Д. 6465. Л. 30–31).

Запись от 29 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 123–132.

Неточность: И. Г. Гринберг занимал должность начальника Управления по внешнему товарообмену.

И. Г. Гринберг, работавший консультантом товарно-технического отдела Наркомата внешней торговли РСФСР, был уволен 27 декабря 1920 г. по собственному заявлению, в котором писал: «Ввиду того, что в данное время в Комиссариате не имеется работы по моей хлопковой специальности, покорнейше прошу уволить меня со службы» (РГАЭ. Ф. 5420. Оп. 17. Д. 762. Л. 32).

Премьера каприччио «Принцесса Брамбилла» состоялась 4 мая 1920 г. (режиссер А. Я. Таиров, художник Г. Б. Якулов).

Созданный в 1909 г. частный театр К. Н. Незлобина арендовал здание, переданное в 1924 г. в распоряжение 2-го МХАТ.

Речь идет о спектакле «Дело», поставленном Б. М. Сушкевичем в 1927 г. во 2-м МХАТ.

Премьера спектакля «Дни Турбиных» состоялась 5 октября 1926 г. (художественный руководитель постановки К. А. Станиславский, режиссер И. Я. Судаков).

Гетмана П. П. Скоропадского в спектакле играл В. Л. Ершов.

Первое публичное выступление А. Дункан и ее учениц в Москве состоялось в Большом театре 7 ноября 1921 г. (исполнялись Шестая (Патетическая) симфония, «Славянский марш» П. И. Чайковского и «Интернационал»).

Palais du Trocadéro – Дворец Трокадеро, сооруженный по случаю Всемирной выставки 1878 г., использовался в качестве концертного зала и просуществовал до 1937 г., когда на его месте был построен Palais de Chaillot (Дворец Шайо); Théâtre du Châtelet – Театр Шатле, открытый в 1862 г.

В марте 1913 г. во дворце «Трокадеро» А. Дункан танцевала на музыку из оперы К. Ф. Глюка «Орфей и Эвридика».

Мемуарист смешивает двух лиц – Дункан Элизабет (Duncan Mary Elizabeth Bioren; 1871–1948), старшую сестру Айседоры, вышедшую замуж за немца и основавшую школу танцев в Берлине (1904), которая прожила всю жизнь в Германии и скончалась в Тюбингене, и Дункан Ирму (Duncan Irma, наст. имя Ehrich-Grimme Irma Dorette Henriette; 1897–1977), одну из первых учениц и приемную дочь Айседоры, выступавшую с ней в Париже и Москве, которая, обосновавшись затем в США, написала о ней ряд мемуарных книг и скончалась в Санта-Барбаре.

В апреле 1913 г. в парижском театре «Шатле» А. Дункан танцевала на музыку из оперы К. Ф. Глюка «Ифигения в Авлиде».

«Похоронный марш» (фр.).

Дети А. Дункан погибли 19 апреля 1913 г.

Речь идет о выступлении А. Дункан в «Трокадеро» 9 апреля 1916 г.

«Походная песнь» (1794) – музыка, написанная композитором Э. Н. Мегюлем на стихи М. – Ж. Шенье; стала гимном наполеоновской Франции, получив название «второй Марсельезы».

См.: Луначарский А. В. Наша гостья // Известия. 1921. № 186. 24 авг.

«И кому же в ум пойдет / На желудок петь голодный!» – слова из басни И. А. Крылова «Стрекоза и Муравей» (1808).

Балет «Конек-Горбунок, или Царь-девица» по сказке П. П. Ершова на музыку Ц. Пуни был поставлен А. А. Горским в 1928 г. на сцене Экспериментального театра при Большом театре.

Запись от 30 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 133–148.

А. Б. Мариенгоф, друживший с С. В. Громаном, вспоминал, что «в восемнадцатом году Сережа женился на красивой, пышной, развратной до наглости женщине, вдове жандармского полковника, расстрелянного большевиками в Петрограде» (Мариенгоф А. Б. Указ. соч. С. 65).

Запись от 1 мая 1950 г. – Тетрадь II. С. 148–153.

19 июля 1921 г. Стратонов уведомил президиум 1-го МГУ, что, отбывая до 15 сентября в командировку «для руководства астрономо-метеорологическими экспедициями, отправляемыми в разные местности для избрания места устройства Главной астрофизической обсерватории и ее высокогорных станций», передает дела по деканату «своему товарищу преподавателю В. А. Костицыну и уполномоченному факультетом проф. А. М. Настюкову». Той же осенью Стратонов вновь попросил факультет разрешить ему «в конце ноября трехнедельный отпуск для исполнения срочной научной работы, требующей поездки на юг» и 1 декабря отбыл в Одессу (ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 383. Л. 130–134).

«Георгий Александрович, – подтверждает член-корреспондент РАН В. В. Малахов, – слыл рассеянным чудаковатым профессором, с ним постоянно случались какие-то казусы: он проваливался в водопроводный люк, оступался на ступеньках и т. п., но всегда ему удавалось уцелеть. Чудом он остался жив и после страшной истории, о которой стоит рассказать подробнее. Кожевников поручил съездить в банк за выделенными для Зоологического музея деньгами молодому ассистенту кафедры Н. Н. Плавильщикову, который привез деньги на квартиру профессора и, когда тот пересчитывал их, вдруг достал из кармана револьвер и дважды выстрелил в его голову. На шум прибежала домработница, Плавильщиков выстрелил и в нее, после чего спокойно спустился на этаж ниже, зашел в лабораторию гистологии и завел какой-то ученый разговор». Плавильщиков был признан психически больным (инцидент расценили как острый приступ шизофрении), но позже он возобновил работу в Зоологическом музее и стал известным энтомологом, автором ряда научных и научно-популярных книг. Что же касается Кожевникова, завещавшего свой мозг для исследований, то при вскрытии оказалось, что кости его черепа обладают-де «необыкновенной толщиной» (Малахов В. В. Из истории зоологии беспозвоночных в Московском университете // Природа. 2005. № 1. С. 28).

Ср. с воспоминаниями В. В. Стратонова: «Профессор зоологии Григорий Александрович Кожевников не был любим ни сослуживцами, ни подчиненными, а по-видимому, и студентами. Этому содействовала его самоуверенность при общей ограниченности. <…> В 1919 или 1920 году с ним, на почве недружелюбных отношений с подчиненными, произошла трагедия. Он послал своего ассистента Плавильщикова за получением довольно крупной суммы на содержание одного из кабинетов, находившегося в заведывании Кожевникова. Ассистент их принес, но, когда Кожевников пересчитывал деньги и прятал в стол, Плавильщиков вдруг выхватил полуигрушечный револьвер и выстрелил в профессора. Кожевников, легко раненный в щеку, с криком о помощи бросился вон из кабинета, пробежал через квартиру, университетские коридоры и проходы на далекое расстояние, пока его в одной из канцелярий не перевязали и отправили в университетскую клинику. <…> Через две недели Г. А. Кожевников возвратился из клиники совершенно здоровым. У него только остался навсегда шрам на щеке» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 238–239).

См. воспоминания В. В. Стратонова: «На суде выяснилось, что обвинения, в общем, основания имели, хотя они и мотивировались материальной нуждой Карузина. Но сами студенты, делавшие подарки Карузину, не оправдали большевицких ожиданий: они заявили, что дарили по собственному побуждению, делясь с нуждающимся профессором избытками продовольствия, привозимого ими или получаемого из провинции от родных. Жаловались только инструктированные студенты-коммунисты. Сенсация – добровольное появление на суде в качестве свидетеля защиты народного комиссара здравоохранения Н. А. Семашко. Наркомздрав, вспоминая время своего студенчества, наговорил немало лестного в пользу Карузина. Картина для обвиняемого сложилась настолько благоприятно, что суд мог приговорить его только к общественному порицанию. Вслед за вынесением приговора на Моховой улице разыгралась небывалая сцена: над многосотенной толпой студентов высится кресло. На нем – седая согбенная фигура. Студенчество вынесло прямо из суда П. И. Карузина на кресле и, при сплошных овациях, отнесла на его квартиру в одном из университетских домов» (Там же. Л. 239).

Неточность: О. Ю. Шмидт был назначен зампредседателя Главпрофобра и членом коллегии Наркомата просвещения РСФСР после того, как в феврале 1920 г. был освобожден от должности члена коллегии Наркомата продовольствия РСФСР.

Зачисленный, по распоряжению О. Ю. Шмидта, «консультантом по математической литературе» в Главпрофобр, В. А. Костицын работал там с 1 декабря 1920 г. до 15 декабря 1921 г. (см.: ГАРФ. Ф. А – 1565. Оп. 15. Д. 567. Л. 1–2).

Запись от 3 мая 1950 г. – Тетрадь II. С. 158–166.

Покровные стекла – стеклянные пластинки, предназначенные для предохранения микропрепаратов, исследуемых под микроскопом, от пыли и механических повреждений.

Запись от 4 мая 1950 г. – Тетрадь II. С. 166–172.

В возобновленном с 1922 г. «Математическом сборнике», бессменными членами редакционной комиссии которого состояли Д. Ф. Егоров, Н. Н. Лузин и В. А. Костицын (в качестве ученого секретаря), был опубликован ряд работ последнего.

В «Русском астрономическом журнале», издававшемся с 1924 г. и переименованном в 1928 г. в «Астрономический журнал», Костицын состоял членом редколлегии.

От фр. mémoire – научный доклад, записка.

Московское общество любителей астрономии действовало в 1913–1932 гг., и на одном из его заседаний Костицын выступил с докладом «Проект Главной астрофизической обсерватории в России» (см.: Луцкий В. К. История астрономических общественных организаций в СССР (1888–1941). М., 1982. С. 113).

Возможно, имеется в виду Сергей Григорьевич Тихомолов – личный шофер Ф. Э. Дзержинского в 1918–1926 гг.

Запись от 5 мая 1950 г. – Тетрадь II. С. 172–180.

Поскольку Л. К. Лахтин умер 14 июля 1927 г., видимо, мемуарист ошибся, имея в виду К. А. Андреева, скончавшегося 29 октября 1921 г. в Крыму.

В Послании апостола Павла к Римлянам говорится: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению» (Рим. 13: 1–2).

Неточность: Н. Е. Жуковский скончался 17 марта 1921 г., А. К. Власов – 21 мая 1922 г., Б. К. Млодзеевский – 18 января 1923 г.

Запись от 7 мая 1950 г. – Тетрадь II. С. 185–191.

Правильно: В. Н. Милованов, о переводе которого в Москву В. В. Стратонов вспоминал так: «В дальнейшем состав [Главной астрофизической обсерватории] пополнился В. Н. Миловановым, бывшим, и довольно неудачно, директором Ташкентской обсерватории. Он работал еще гимназистом у меня в Ташкенте. Затем получил астрономическую подготовку в Казанском университете. Больших способностей он не проявил, попал педагогом [физики] в Ташкент и в эпоху безлюдья и разрухи стал здесь директором обсерватории. У него вышла неприятная история с сейсмологом обсерватории Поповым [Гавриилом Васильевичем (1882–1939)], подчиненным по службе. Попов [которому власти запретили читать публичные лекции, обвинив его в религиозной пропаганде] не пускал Милованова в сейсмический павильон, а когда тот, в качестве директора, все же туда направился, Попов ударил Милованова. Благодаря советской разрухе в служебном отношении поступок Попова остался безнаказанным, и положение Милованова стало невозможным. Посетив в эту пору Ташкент и ознакомившись со всем происходящим, я, в качестве выхода из положения, предложил Милованову перейти к нам, чем он с удовольствием и воспользовался. Переехал с семьей в Москву, но очень скоро потерял здесь жену. Все это, видимо, отразилось на нем, так что научной энергии он не проявлял, а занялся управлением нашим домом [по Трубниковскому переулку, 26, переданным в ведение союза научных деятелей], куда я устроил его на пост коменданта; он сам упросил дать ему это дело» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 125). Позже Милованов заведовал отделом звездной статистики в Государственном астрофизическом институте, где составил «Каталог экваториальных компонентов скоростей 1470 звезд» (см.: Труды ГАФИ. 1926. Т. III. Вып. 2. С. 2–26).

Указывая, что «бюрократизм и волокита принимают иногда чудовищные формы», автор статьи писал: «Кому не попадались “дела” на 20–30 листах с полусотней “резолюций”, где речь идет о предоставлении помещения или об отпуске пары штанов. Но попадаются особенно поразительные случаи волокиты, происходящие почти исключительно из-за обилия учреждений и параллелизма в их работе. Приведу один из них. Для отправки Кавказской астрономо-метеорологической экспедиции потребовалось снабдить “обмундированием” 8 человек. Вот движение этого дела…» Далее следовали 57 пунктов, отражавших хождение бумаг по разным инстанциям (Богуславский М. Об упрощении советского аппарата // Правда. 1921. № 275. 6 дек.).

См.: Костицын В. А. Строение шарообразных звездных куч // Труды Главной Российской астрофизической обсерватории. М., 1922. Т. 1. С. 28–48; Он же. О равновесии лучеиспусканий звезд // Там же. М.; Пг., 1923. Т. 2. С. 1–6; Он же. О звездных массах // Там же. С. 289–303.

Запись от 8 мая 1950 г. – Тетрадь II. С. 192–198.

Комиссия по улучшению быта ученых была создана в Петрограде в декабре 1919 г. по инициативе М. Горького для оказания помощи научной и творческой интеллигенции.

мимоходом (фр.).

Запись от 9 мая 1950 г. – Тетрадь II. С. 199–209.

Неточность: А. С. Безикович не участвовал в переводе книги; см.: Ла Валле-Пуссен Ш. – Ж. де. Курс анализа бесконечно малых / Пер. с фр. с примечаниями профессоров Петроградского университета Я. Д. Тамаркина и Г. М. Фихтенгольца; под общей редакцией В. А. Стеклова. Пг., 1922. Т. 1.

См.: Печать и революция. 1923. Кн. 7. С. 251–253.

Правильно: в 11-й армии.

Запись от 10 мая 1950 г. – Тетрадь II. С. 209–218.

Ранние переводы «Заиры», сделанные А. И. Дубровским и И. И. Полугарским, были напечатаны соответственно в 1779 и 1821 гг., но одноименная «трагедия», являющаяся, возможно, первым литературным опытом самого мемуариста, имеет мало отношения к Вольтеру и рассказывает о любви цыганки к русскому офицеру-кавалергарду, см.: Костицын В. А. Заира. Трагедия [в стихах] в 5 д. и 7 карт. М.: Типогр. Е. Патриарка, 1904.

Сергибус (или свербига), bunias (лат.) – двухлетнее травянистое растение (из семейства капустных) с толстым корнем, называемое также луговой редькой; выращивается как салатное растение: в пищу употребляются молодые очищенные стебли, напоминающие вкус молодого капустного листа и редиса.

Запись от 12 мая 1950 г. – Тетрадь II. С. 224–233.

Запись от 13 мая 1950 г. – Там же. С. 233–240.

Л. А. Люстерник вспоминал, что в делегацию вошли «университетские профессора Н. Н. Лузин, В. А. Костицын, С. П. Фиников с женами, старая гвардия Лузитании (шуточное название московской школы теории функций во главе с Лузиным. – В. Г.) – В. В. Степанов, П. С. Александров (он заболел и не поехал), В. Н. Вениаминов, П. С. Урысон, “ивановцы” А. И. Некрасов – ректор Ивановского политехнического института, Д. Е. Меньшов, А. Я. Хинчин, А. Н. Власов, аспиранты 1-го и 2-го МГУ – С. Д. Россинский, В. С. Богомолова, А. Ю. Зеленская, С. С. Ковнер и только что кончившая досрочно университет и оставленная при нем Н. К. Бари, человек 8–9 старшекурсников, среди них Юлия Рожанская, “Татуля” (Татьяна Юльевна) Айхенвальд, Бэла Певзнер, Митя Перепелкин, Коля Нюберг и др.» (Люстерник Л. А. Молодость Московской математической школы // Успехи математических наук. 1970. Т. 25. Вып. 4 (154). С. 190).

Ср.: «Иисус, увидев идущего к нему Нафанаила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства» (Ин. 1: 47).

Петроградское физико-математическое общество действовало в 1921–1930 гг.

Запись от 15 мая 1950 г. – Тетрадь III. С. 4–12.

«Кривое зеркало» – пародийно-сатирический театр малых форм в Петербурге – Ленинграде (1908–1918, 1922–1931; руководитель – А. Р. Кугель).

Запись от 16 мая 1950 г. – Тетрадь III. С. 13–19.

Запись от 18 мая 1950 г. – Там же. С. 22–30.

После ревизии, проведенной в 1903 г. директором Департамента общих дел МВД Б. В. Штюрмером, последовал роспуск Тверского губернского земства с высылкой наиболее радикальных его деятелей и запретом им заниматься общественной деятельностью. Но Костицын, видимо, путает, ибо в своем «Жизнеописании» П. Н. Цирг сообщает, что заведовал хозяйственными отделами в Новоторжском уездном земстве (см.: РГАЭ. Ф. 7731. Оп. 2. Д. 4856. Л. 4).

Площадь парка составляла почти 15 гектаров, леса – более 50 гектаров.

Запись от 21 мая 1950 г. – Тетрадь III. С. 39–51.

Запись от 22 мая 1950 г. – Там же. С. 51–55.

«Морском языке с мидиями и раковыми шейками» (фр.).

Запись от 23 мая 1950 г. – Тетрадь III. С. 56–67.

Запись от 24 мая 1950 г. – Там же. С. 67–74.

«Если я отказывал многим, – вспоминал В. В. Стратонов, – то иной политики держался товарищ декана В. А. Костицын. Не имея достаточного делового опыта, он своеобразно понимал обязанности товарища декана как являющегося по существу вторым деканом, а потому не стеснялся вести самостоятельную политику. Неостудентам стало это известно, и не раз бывало, что получившие от меня отказ, переписав прошение заново, шли в день, когда за деканским столом сидел Костицын, и без труда получали от него разрешительную подпись. В. А. в этих случаях настолько заблуждался, хотя и вполне добросовестно, что нисколько не стеснялся подписывать за декана какую угодно ответственную переписку, даже не ставя меня об этом в известность. Канцелярия, в лице [заведующей Марии Александровны] Постниковой, на этом спекулировала, и я под конец потребовал, чтобы все бумаги, подписанные Костицыным, показывались, до отсылки, мне на просмотр. Правление, узнав об этом от Постниковой, сделало попытку, повлияв на Костицына, испортить наши отношения, но это не удалось. Тем не менее В. А. Костицын напринимал много студентов, вовсе этого не заслуживавших» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 283).

Являясь замдиректора Института научной методологии до присоединения его в 1923 г. к Комакадемии, Костицын состоял позже членом ее методологической секции, а с 1925 г. – еще и секции точных наук (см.: ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 49. Д. 1353. Л. 1–3). Например, 22 февраля 1926 г. на секции научной методологии Костицын сделал доклад «Математический метод в геофизике и астрономии» (см.: АРАН. Ф. 424. Оп. 2. Д. 3; Ф. 360. Оп. 2. Д. 78. Л. 1–41).

В «Характеристике сотрудников-коммунистов Полномочного представительства РСФСР в Литве» (по состоянию на 15 августа 1921 г.) говорилось, что С. И. Зандер – «на ум весьма неповоротлив, медлительный, в высшей степени рассеянный и забывчивый» (РГАСПИ. Ф. 613. Оп. 4. Д. 67. Л. 172).

См.: Костицын В. А. Статистический метод в астрономии // Статистический метод в научном исследовании: Опыт коллективной интернаучной работы. М., 1925. С. 95–111.

Запись от 25 мая 1950 г. – Тетрадь III. С. 74–80.

«Помощь» (Москва, 1921) – еженедельный бюллетень Всероссийского комитета помощи голодающим. Вышли два номера, от 16 и 22 августа.

Запись от 26 мая 1950 г. – Тетрадь III. С. 81–83.

Известная швейцарская часовая фирма, основанная в 1846 г.

См. воспоминания В. В. Стратонова: «Комиссиям из специалистов было предложено распределить научный персонал, то есть самих себя, по пяти разрядам. Группа самая высокая по научной оценке (5-й разряд), но, вместе с тем, самая малочисленная (20–30 человек на всю Россию), должна была получить месячное пособие в 125 платежных единиц. Самая же низкая в научном отношении и, вместе с тем, самая многочисленная группа – 10 или 15 тех же единиц. Кость голодным и все же часто ревнивым друг к другу людям была брошена…

Стали распределяться по комиссиям и квалифицировать один другого. Вообще применялась большая снисходительность. Например, в астрономической комиссии, где я участвовал, всех профессоров оценили по четвертому разряду, и только для меня коллеги сделали исключение – оценили по высшему пятому разряду, вероятно, ввиду организаторского стажа, как создавшего Главную астрофизическую обсерваторию. Все же оказалось немало задетых самолюбий, возникло и много затаенных обид. Этого и требовалось достигнуть…

Еще того хуже, неожиданно над этими комиссиями специалистов, проведшими свою неблагодарную работу более мирно, чем это, быть может, ожидалось, – выявилась еще какая-то келейная сверхкомиссия, почему-то с проф. П. П. Лазаревым во главе. Она стала по своему усмотрению изменять оценки, сделанные комиссиями специалистов, главным образом – на основании личного мнения П. П. Лазарева о том или другом научном деятеле, а также в зависимости от полезности оцениваемого для советской власти. Это вызвало взрыв негодования, тем более, что Наркомпрос выдавал пособия именно на основании решения этой сверхкомиссии» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 271).

Запись от 27 мая 1950 г. – Тетрадь III. С. 84–89.

Запись от 30 мая 1950 г. – Там же. С. 102–104.

Центральная комиссия по улучшению быта ученых при СНК РСФСР была учреждена во исполнение постановления «Об улучшении быта ученых», подписанного 6 декабря 1921 г. А. Д. Цюрупой; являлась преемницей Комиссии по улучшению быта ученых, созданной в Петрограде.

Слова Фауста из оперы Шарля Гуно звучат так: «Ко мне возвратись, счастливая юность, и в сердце зажги желанье любви!»

Ср. с воспоминаниями В. В. Стратонова: «Из стариков профессоров самой яркой фигурой был знаменитый географ, этнограф и антрополог Дмитрий Николаевич Анучин. В мое время он уже совсем одряхлел, научно работать не мог и жил больше на проценты от своей прежней славы. Ходил уже согбенный, совсем седой, но глаза его постоянно прищуривались в хитрую улыбку “россейского мужичка”. Умственные способности его поблекли, утратил он и достаточную чуткость к событиям, и этому надо приписать его заигрывание с представителями советской власти, что создало под конец его жизни неблагоприятное для него впечатление. Между прочим, он состоял в комитете по охране памятников старины, в котором председательствовала жена Троцкого, и в этом комитете к нему, как к определенной иконе, относились с любезным почетом.

Профессора, его ученики, относились к Анучину с почтительной мягкостью и берегли своего “дедушку”. На факультетских же заседаниях дедушка любил, хитро сощурив глаза, поставить какой-нибудь, казавшийся ему заковыристым, вопрос и оглядываться вокруг, что, мол, из этого выйдет? Под конец у него вышла неприятная история с факультетом… Это он, минуя факультет, обратился непосредственно в Наркомпрос и выхлопотал назначение профессором Адлера [Бруно Фридриховича (1864–1942), заведовал кафедрой географии, этнографии и антропологии в Казанском университете]. Это произошло как раз в ту пору, когда факультет особенно горячо боролся за право самому пополнять свой состав, и такой поступок Анучина, даже при всем снисхождении к дедушке, вызвал возмущение.

Анучин, своим писклявым голосом, давал ребяческое объяснение:

– Я потому обратился в Главпрофобр, что факультет не может сам назначить профессора, а Наркомпрос может.

Тем не менее на ближайшем заседании факультета, на котором меня замещал Костицын, последний сделал Анучину выговор:

– Я хорошо сознаю, Дмитрий Николаевич, что я был еще мальчиком, когда вы уже обладали европейским научным именем. Тем не менее, в качестве председателя факультетского собрания, я должен вам высказать, что вы поступили против традиции и против интересов факультета.

Часть старой профессуры во главе с [профессором зоологии и сравнительной анатомии академиком] А. Н. Северцовым обиделась:

– Как можно делать замечание старейшему профессору факультета…

Но общественное мнение большинства поддержало Костицына, и некоторые поздравляли его с тем, что он имел мужество сделать замечание именно старейшему члену факультета. Д. Н. Анучин, однако, обиделся и целых полгода не ходил на заседания факультета» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 235).

Строки из стихотворения А. С. Пушкина «19 октября» (день открытия в 1811 г. Царскосельского лицея), впервые опубликованного в 1827 г., звучат так: «Наставникам, хранившим юность нашу, / Всем честию, и мертвым и живым, / К устам подъяв признательную чашу, / Не помня зла, за благо воздадим».

Запись от 31 мая 1950 г. – Тетрадь III. С. 105–111.

Костицын руководил преподаванием математики в Коммунистическом университете им. Я. М. Свердлова в 1919–1922 гг. (ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 49. Д. 1353. Л. 3).

12 октября 1921 г. Костицын был избран действительным членом Института научной философии РАНИОН (см.: АРАН. Ф. 355. Оп. 1. Д. 2. Л. 9–10).

«L’Atlantide» (Франция, Бельгия, 1921; режиссер Жак Фейдер) – приключенческий фильм.

Théâtre national de l’Opéra-Comique – оперный театр, основанный в 1715 г. в Париже.

Théâtre de l’Odéon – парижский театр, открывшийся в 1782 г. на левом берегу Сены рядом с Люксембургским садом.

«Вампиры» (Франция, 1915; режиссер Луи Фейад) – фильм в 10 сериях.

Орихалк – таинственный металл с золотым оттенком, упоминаемый древними авторами (Геосидом, Гомером, Платоном, Плинием Старшим, Иосифом Флавием и др.).

Запись от 1 июня 1950 г. – Тетрадь III. С. 111–116.

Например, 26 января 1921 г. на заседании факультета при обсуждении «бедственного положения б. заслуженного профессора Московского университета В. К. Цераского» и «предложения возбудить ходатайство о назначении ему пожизненной денежной помощи от казны» было решено: «Принять к сведению сообщение товарища декана В. А. Костицына о том, что им уже возбуждено соответствующее ходатайство в ГУС». На следующем заседании факультета, 9 февраля, по предложению Костицына аналогичное постановление было принято в отношении академика А. П. Павлова и его жены, профессора-палеонтолога (ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 413. Л. 2, 4).

Статья «Разгром высшей школы. (От вашего петроград. корреспондента)», подписанная инициалами «Е. Н.», датированная автором 19 декабря 1921 г. и напечатанная за пять дней до «профессорской забастовки» в Москве, заканчивалась так: «За последнее время настроение, как среди профессоров, так и среди студенчества, чрезвычайно напряженное. Слишком много накопилось горючего материала, слишком злоупотребляют власти русским долготерпием. Пассивные протесты не сегодня – завтра могут и должны вылиться в активные действия» (Последние новости (Париж). 1922. № 543. 22 янв.). Хотя в январе – феврале 1922 г. «Последние новости» ничего не писали о «профессорской забастовке», газета «Правда», ссылаясь на упомянутую статью, уверяла, что если «профессора ВУЗ ведут бешеную кампанию против Советской власти», разыгрывая «комедию борьбы за “автономию” высшей школы», да еще как раз накануне Генуэзской конференции, то, несомненно, «режиссеры комедии – в Париже» (Я[ковлев] Я. Кадеты за работой // Правда. 1922. № 38. 17 февр.), «профессура бастует по директивам Милюкова» (Я[ковлев] Я. Милюков только предполагает // Там же. № 41. 21 февр.) и речь идет о «направляемом из Парижа заговоре ученой касты против насущнейших интересов рабочего класса» (Сосновский Л. Заговор касты против рабочего класса // Там же. № 42. 22 февр.).

Запись от 3 июня 1950 г. – Тетрадь III. С. 120–127.

Возможно, мемуарист имел в виду конфликт между ним и Н. Н. Лузиным в связи с выдвижением кандидатов в Академию наук СССР. В ходе предвыборной кампании НИИ математики и механики поддержал кандидатуру своего директора Д. Ф. Егорова, о чем говорилось в официальном сообщении от 26 мая 1928 г. за подписью В. А. Костицына. Ученый совет возглавляемого им же Государственного научно-исследовательского геофизического института, Ассоциация научно-исследовательских институтов при 1-м МГУ и часть его профессоров и преподавателей (в том числе Костицын, Д. Е. Меньшов, И. И. Привалов, В. В. Степанов), Московское математическое общество, Московское общество испытателей природы также поддержали кандидатуру Егорова (ГАРФ. Ф. Р – 8429. Оп. 1. Д. 63. Л. 162). Это, естественно, вызвало крайне болезненную реакцию Лузина, тоже претендовавшего на звание академика, и он, явно преувеличивая влияние Костицына, 19 июня обиженно жаловался А. Н. Крылову: «А между тем, насколько я понимаю вещи, все дело было только в том, что кандидатов оказалось больше, чем мест: рассматривали меня как кандидата на кафедру математики, которого надо было уничтожить, дабы дать возможность и шансы Димитрию Федоровичу Егорову, директору Института математики и механики. В связи с этим были даны директивы моего уничтожения по всем учреждениям, где имелось влияние Владимира Александровича Костицына. И таким образом я был почти устранен из Математического общества, остался в стороне в университете и был уничтожен радикальным образом в Институте математики и механики. Последнее для меня было особенно мучительно, так как Институт состоит из большей части моих личных учеников. И решающее заседание, на котором был председателем Вл[адимир] Ал[ександрович] Костицын, протекло при лишении слова их, а двух, наиболее стойких, удалили из заседания. И у меня осталось такое чувство, когда я узнал об этом, точно меня лично выгнали на улицу из дома, где я жил. Вся тяжесть для меня была в том, что отвод не был достойным и спокойным, но сопровождался такими уничтожающими жестами и суждениями, которые создали трудно выносимую душевную боль. Аналогичное бывает при смерти близких. И, действительно, для меня умерло в эти дни несколько дорогих мне людей, в благоприятное отношение которых я верил… ибо они старались всегда его показать. Умер для меня и сам Влад[имир] Алек[сандрович] Костицын, бывший моим университетским товарищем, с которым была связана часть моей юности и который всегда старался показать нашу близость. А ведь мы даже жили одно время, студентами, в одной комнате, и ночи наши бывали наполнены спорами pro и contra идеалистической и эмпирической логики».

Но в окончательный список кандидатов в академики по математическим наукам вошли не Д. Ф. Егоров и не Н. Н. Лузин, а харьковчанин С. Н. Бернштейн, ленинградец И. М. Виноградов и киевлянин Н. М. Крылов. Впрочем, Лузин, все-таки избранный 12 января 1929 г. академиком по кафедре… философии отделения гуманитарных наук, позже, 31 января 1931 г., был «перечислен» на кафедру математики отделения физико-математических наук АН СССР на освободившееся место невозвращенца Я. В. Успенского. В свою очередь Д. Ф. Егоров, избранный 13 февраля 1929 г. почетным членом АН СССР, уже в октябре 1930 г. был арестован по делу «Всесоюзной контрреволюционной монархической организации “Истинно-православная церковь”» и приговорен к 5-летней ссылке в Казань, где, объявив голодовку, скончался в больнице. См.: Ермолаева Н. С. Новые материалы к биографии Н. Н. Лузина; Переписка Н. Н. Лузина с А. Н. Крыловым / Публ. и примеч. Н. С. Ермолаевой // Историко-математические исследования. М., 1989. Вып. XXXI. С. 195–196, 205.

Запись от 5 июня 1950 г. – Тетрадь III. C. 130–136.

При непосредственном участии мемуариста в книжной серии «Современные проблемы естествознания» (под общей редакцией А. Д. Архангельского, В. А. Костицына, Н. К. Кольцова, П. П. Лазарева и Л. А. Тарасевича) вышли кн.: Борель Э. Случай / Пер. с фр. Ю. И. Костицыной под редакцией проф. В. А. Костицына. М.; Пг., 1923 (см.: Предисловие редактора. С. VIII–X); Вегенер А. Происхождение Луны и ее кратеров / Пер. И. Б. Румера под редакцией А. Д. Архангельского и В. А. Костицына. М.; Пг., 1923; Аррениус С. Жизненный путь планет / Пер. с нем. под ред. В. А. Костицына. М.; Пг., 1923. В другой серии, «Классики естествознания», которую редактировали те же пять лиц, была издана кн.: Классические космогонические гипотезы: Сб. оригинальных работ / Пер. С. Н. Блажко, Ю. И. Костицыной, А. А. Михайлова; под общей ред. и со вступ. ст. В. А. Костицына. М.; Пг., 1923 (см.: Костицын В. А. Классические космогонические теории и современная астрономия. С. 5–32; Блажко С., Костицын В. Примечания. С. 166–168; Костицын В. Библиографический указатель. С. 169–170).

Имеется в виду «Энциклопедический словарь Гранат» (7-е изд. вышло в 58 т.), издававшийся с 1910 г. товариществом «Братья А. и И. Гранат и K°», после 1917 г. – Русским библиографическим институтом Гранат.

Запись от 6 июня 1950 г. – Тетрадь III. C. 137–144.

Запись от 8 июня 1950 г. – Там же. C. 150–153.

В объявлении деканата сообщалось: «Физико-математический факультет в экстренном заседании 27 января 1922 года постановил: созвать в ближайшем времени совещание профессоров и преподавателей всех факультетов Московского университета для совместного изыскания выходов из создавшегося материального положения университета и его преподавательского персонала. Впредь же до решения указанного совещания постановлено на физико-математическом факультете занятий не начинать» (ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 610. Л. 1–2). Состоявшееся 1 февраля «объединенное собрание профессоров и преподавателей всех факультетов» большинством голосов приняло решение «не возобновлять занятий» и «обратиться в Совет Народных Комиссаров с целью указать на то катастрофическое положение, в котором находится высшая школа в России вообще и Московский университет в частности». В обращении к Совнаркому, в частности, говорилось: «Это постановление не есть обычная забастовка; это просто констатирование существующего факта невозможности возобновить занятия при нынешней системе снабжения школы и оплаты труда. Вести занятия со студентами в лабораториях при отсутствии всех необходимых материалов, а в клинике – при отсутствии медикаментов и питания для больных – значит обманывать студенчество и обманывать власть. Этот обман длился достаточно, и профессура не считает себя вправе его далее продолжать. Не легко людям, для которых дело науки и дело высшей научной школы есть дело жизни, дорогое любимое дело, отказываться от продолжения занятий, но делать это приходится поневоле и вынужденно. Момент, когда горькая истина появляется во всей обнаженности, рано или поздно наступает, и сейчас он наступил» (ГАРФ. Ф. Р – 130. Оп. 6. Д. 871. Л. 1–5).

«В декабре 1921 г., – отмечал В. В. Стратонов, – началось сильное брожение между математиками. Значительная их группа, человек 30–40, почти все преподававшие в Московском университете (а также частью в Московском высшем техническом училище, в коммерческом институте и пр.), признала, что для них нет иного выхода, как прекратить преподавание высшей математики и искать др. работу. Во время возникновения этого движения я отсутствовал, поехавши в мнимонаучную командировку в Одессу. По роли декана меня заменял математик В. А. Костицын. Вернувшись, я узнал от Костицына (это было в середине января 1922 года), что движение математиков зашло уже довольно далеко и что на ближайшем заседании нашего факультета, которое состоится в среду через два дня, ими будет поднят вопрос об объявлении забастовки». Поскольку на упомянутом заседании, указывал Стратонов, «почти все голоса высказались за забастовку» («воздержавшихся было два или три, – между ними восставший против забастовки А. П. Павлов, опасавшийся, как бы при этом не пострадали чисто научные интересы»), декану поручили «экстренно созвать общее собрание всех профессоров и преподавателей университета». Собралось «человек 400–500», включая и «красных профессоров» с представителями Наркомата просвещения. После речи Стратонова, объяснившего, что забастовка не носит политический характер, начались горячие прения, в ходе которых снова возражал А. П. Павлов и ректор В. П. Волгин, убеждавший профессоров, что «лучше обратиться с ходатайством по начальству». Но при голосовании, подчеркивал Стратонов, «подавляющее большинство, не менее двух третей голосов, высказалось за общеуниверситетскую забастовку». Собрание постановило «избрать делегацию из пяти человек, которая, впредь до следующего собрания, повела бы руководство университетскими делами», и по результатам голосования в нее вошли В. С. Гулевич, В. А. Костицын, А. П. Павлов, Д. Д. Плетнев и В. В. Стратонов (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 259–261).

На самом деле делегатами были избраны профессора В. С. Гулевич, В. А. Костицын, А. П. Павлов, Д. Д. Плетнев, Г. В. Сергиевский и В. В. Стратонов, подписавшие два обращения в Совнарком, в первом из которых говорилось: «Московский университет, старейший в России, после 167-летнего служения русскому народу и науке, ныне прекратил занятия. Московская профессура неоднократно призывала власть вникнуть в острокритическое положение высшей школы. Она стремилась привлечь на угрожающую катастрофу внимание и носителей высшей власти. Все было бесплодно, и иного пути, к прискорбию преподавателей, не оказалось. Когда страна разорена, обнищала – последней ее надеждой должны быть знания и наука. Школу надо было оберегать до последней крайности. Ввергнутая в невежество страна исторически будет отброшена на несколько столетий. Она неминуемо станет добычей культурных соседей. После разрушения средней школы теперь гибнет и высшая, почти лишенная материальных средств и отрезанная от мировой науки. Провинциальные университеты, десятки лет служившие с честью народу и науке, закрываются или превращаются в средние школы. Огонек науки еще теплится в столичных университетах. Клиники, лаборатории, кабинеты получают ассигнования в десятки раз меньше, чем нужно. Аппараты изношены, новых не приобретается. Лечить и работать нечем: медикаменты и реактивы иссякают. Новой литературы почти нет, общение с заграничными учеными затруднено до крайности. Отопление скудное, или его вовсе нет. Преподаватели вознаграждаются во много раз меньше, чем нужно, чтобы научно работать. Они должны работать на стороне, совмещая по много должностей. Скудное содержание выплачивается им через 2–3 месяца, и деньгами уже иной, меньшей ценности. Для ученой работы сил и времени не остается. Преподавание ведется переутомленными людьми. Профессура обессилела и изнемогает. Многие преждевременно умерли от истощения и непосильного для ученых физического труда. Иные кончили самоубийством. Большинство оставшихся, чтобы существовать, распродали имущество, книги. Страна, и раньше бедная научными силами, теперь обнищала. Московский университет не хочет вводить в обман ни представителей власти, ни учащуюся молодежь, ни народ. Надо решиться на одно из двух: или высшие учебные заведения закрыть или прямо и решительно покончить с бывшим до сих пор отношением к высшей школе и ее преподавателям» (ГАРФ. Ф. Р – 130. Оп. 6. Д. 871. Л. 26).

Запись от 12 июня 1950 г. – Тетрадь III. C. 168–173.

В. В. Стратонов писал иное: «Мы поручили Костицыну, который сохранил еще большевицкие связи, добиваться, через голову Луначарского, приема делегации самим Лениным» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 261).

В. В. Стратонов пишет: «Нам ответили через Костицына: “Ввиду болезни товарища Ленина делегацию приглашает к себе в субботу заместитель председателя Совнаркома товарищ А. Д. Цюрупа”» (Там же. Л. 263).

Встреча с А. Д. Цюрупой состоялась 4 февраля 1922 г. (см.: Стенограмма приема тов. Цюрупой делегации от 1-го Московского государственного университета 4 февраля 1922 г. // ГАРФ. Ф. Р – 130. Оп. 6. Д. 871. Л. 11–23).

Запись от 19 июня 1950 г. – Тетрадь III. C. 200–205.

В дореволюционной России проститутки, занимавшиеся своим ремеслом легально, вместо паспорта, который сдавался ими в полицию, получали «заменительный билет», в быту из-за своего цвета называвшийся «желтым билетом».

Неточность: М. Горький выехал из Петрограда в Финляндию, а оттуда – в Германию 16 октября 1921 г.

14 февраля 1922 г. И. В. Сталин и А. Д. Цюрупа приняли группу профессоров высших технических учебных заведений, также жаловавшихся на бедственное положение науки.

Запись от 20 июня 1950 г. – Тетрадь III. C. 206–209.

Запись от 21 июня 1950 г. – Там же. C. 211–214.

Поскольку А. Д. Цюрупа пообещал, что вопрос о высших учебных заведениях будет рассмотрен в комиссии под председательством А. В. Луначарского с участием выборных представителей от профессуры, на состоявшемся 6 февраля 1922 г. очередном университетском собрании, после краткого отчета о переговорах с Совнаркомом и принятия резолюции о прекращении забастовки, в «комиссию Луначарского» большинством голосов были избраны профессора В. С. Гулевич, В. А. Костицын, В. В. Стратонов и в качестве кандидатов Д. Ф. Егоров, А. В. Мартынов и Г. В. Сергиевский (см.: ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 548. Л. 1). От других московских вузов в комиссию вошли еще по 2–5 человек, всего – около 50, из-за чего, писал Стратонов, «получилась смесь политических настроений: от убежденных антибольшевиков до пресмыкающихся перед советской властью, вроде представителей Петровской сельскохозяйственной академии и даже нескольких коммунистов: от Московской горной академии – ее ректор Губкин, геолог Архангельский, от Института путей сообщения – переметнувшийся в большевизм ректор инженер Некрасов, и т. п.». Но, отмечал Стратонов, деятельность «комиссии Луначарского», затянувшись на два с половиной месяца, так ни к чему и не привела: «Заседания комиссии назначались все реже. Сам Луначарский заменял себя Покровским, с которым нам было работать слишком трудно и щекотливо. Один раз мы собрались на заседание, а ни Луначарский, ни кто-либо из Наркомпроса вовсе не явился. После оказалось, что Луначарский отменил заседание, а нас не потрудился уведомить. Перестали церемониться… Если же заседание и происходило, Луначарский теперь держал себя с показным равнодушием, деланно-небрежно. По-прежнему все предлагал нам писать записки… Но мы их более не составляли. Тогда, в своем совещании, мы решили, что тянуть эту комедию не стоит. Постановили прекратить наше участие в комиссии Луначарского». Дальнейшее Стратонов описывал так: «Надо было объяснить наше решение власти. Мне было поручено составить об этом доклад. Я написал его в кратких, но энергичных выражениях. Была избрана делегация, которая должна была вручить этот доклад заменявшему тогда Ленина, по роли председателя Совнаркома, А. И. Рыкову» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 264).

Всего состоялось шесть заседаний комиссии – 8, 15, 20 и 27 февраля, 6 и 15 марта, после чего «делегаты от Совещания выборных представителей московских высших учебных заведений» В. С. Гулевич, В. А. Костицын, В. В. Стратонов и А. Е. Чичибабин вновь обратились в Совнарком. Возмущаясь тем, что поданные ими записки (об изменении правового положения высшей школы, мерах к улучшению ее материального положения, дефектах и желательных изменениях в действующем положении о вузах и т. д.) ни к чему не привели, профессора заявляли, что «не видят перед собой другого выхода, как совершенно отказаться от дальнейшего участия в Комиссии, возглавляемой А. В. Луначарским», ибо она «создает лишь видимость будто серьезно занимается данным делом, на самом же деле все сводится к затягиванию времени» (ГАРФ. Ф. Р – 130. Оп. 6. Д. 871. Л. 59–61).

В. В. Стратонов вспоминал о посещении Совнаркома так: «Опять на Костицына было возложено добиться этого приема. Добились его довольно скоро. Но – уже не в Кремле, а в реквизированном доме, на углу Моховой и Знаменки, где А. И. Рыков устроил свою резиденцию. Нас пришло немного, только трое: Гулевич, Костицын и я. Остальные избранные делегаты сочли за благо не возыметь вдруг времени для переговоров. Боязливость все заметнее овладевала профессурой.

Следуя бюрократическому обычаю о способе выражать неудовольствие, Рыков долго продержал нас в приемной. Наконец, вводят. В сравнительно скромном кабинете восседает за столом Алексей Иванович Рыков, рыжеватый, с козлиной бородкой. Сильно заикается, прихрамывает. Прием довольно сухой. Рыков уже познакомился с нашим последним докладом. Он высказывает нам свое крайнее начальственное неудовольствие по поводу решения “саботировать” комиссию Луначарского.

– Я вне-не-су это де-дело в бо-бо-боль-большой со-совнарком… Пусть про-про-фессу-сура выбе-бе-берет своих де-делега-гатов!

Простился с нами более чем сдержанно.

Мы обсудили положение в своем профессорском совещании. Выяснилось, что В. С. Гулевич тоже начинает сдавать. Правда, ему по роли председателя всей этой неприятной и полной опасностей истории пришлось перенести изрядную трепку нервов. Нелегко было казаться всегда милым и приятным, говорить сладким голосом и достигать благожелательного к себе лично отношения, трактуя столь неприятные для власти вопросы. Но Гулевич умел как-то придавать своим выступлениям такой вид, что он, собственно, ни при чем, что он лично, может быть, на дело смотрит и иначе, однако, по обязанности, в сущности для него даже и неприятной, он должен высказать то-то и то-то… Эта тактика несомненно ему хорошо удавалась.

Теперь В[ладимир] С[ергеевич] заявил о своем намерении сложить с себя обязанности председателя совещания. Он указывал, как на нового председателя, на меня. Но мы дружно восстали против его намерения и просили довести совещание до заключительного шага, заседания Большого Совнаркома. Я же указывал, что принятие мной председательствования повредило бы делу, потому что на меня советская власть смотрит как на боевой элемент, а это для председателя мало подходит.

Гулевич уступил неохотно и с неудовольствием:

– Остаюсь председателем, но констатирую, что надо мной учинено насилие.

Конечно, его уход в такой момент был бы гибельным, как свидетельство о происходящей в нашей среде распре.

В эту пору в Москве пребывали и представители петроградской профессуры. На нашем совещании были выбраны шесть представителей для посещения Совнаркома – четверо от московской профессуры и двое от петроградской. Избраны были: от Москвы – В. С. Гулевич, В. А. Костицын, А. Е. Чичибабин и я, от петроградской – Д. С. Зернов и Б. Н. Одинцов.

Наконец, в самом конце апреля, пришло извещение, что мы приглашаемся на заседание Совнаркома в первых числах мая. На своем совещании мы выработали общие пожелания, которые должны быть представленными Совнаркому. Затем был составлен текст записки, которую мы сговорились подписать, зайдя на квартиру Гулевича, на пути в Кремль.

Но произошло следующее: к Гулевичу зашел накануне Зернов, привыкший в Петрограде к своему званию “Нестора”, которому подчинялись все спецы, а за ними – и остальная профессура. Тот же метод он применил и здесь. Посетив Гулевича и прочитав записку, составленную нами, он забраковал ее и сказал, что напишет другую. Гулевич, по своей чрезмерной мягкости характера, не имел мужества ему противостоять и согласился.

Придя к Гулевичу, мы застали уже готовый текст новой записки, окончательно выправленный, подписанный Гулевичем и Зерновым, и нам предложили присоединить свои подписи. Ознакомившись с запиской, я увидел, что она составлена в неприемлемых для московской профессуры, но обычных для петроградской, соглашательских тонах. Я запротестовал, указав на неправильность всех действий по этому поводу:

– Такой записки я не подпишу!

– Что там много разговаривать: подпишу, не подпишу! – грубо буркнул Зернов.

Вмешался Костицын:

– Я вполне согласен со Всеволодом Викторовичем относительно неприемлемости действий по поводу записки. Тем не менее, ввиду срочности и невозможности уже составить другую, я подпишу ее.

Как обыкновенно, Костицын пошел только до полпути.

Меня стал просить, с умоляющим взглядом, чувствовавший свою вину Гулевич. Чувствуя косвенно и нашу вину в том, что мы, против его желания, заставили его остаться председателем, и не желая вносить лишней распри, я под конец согласился, ради Гулевича, нелепую записку подписать. Мы сговорились о тактике. Решили вовсе не жаловаться ни лично на Луначарского, ни вообще на Наркомпрос, тем более, что это заведомо было бы ни к чему. Взамен того, решили говорить только о нуждах высшей школы.

Опять проходим через все уже описанные меры проверки и охраны, как и при посещении Цюрупы. Приводят в здание бывших судебных установлений и приглашают подождать в комнате, смежной с большим залом, где происходят заседания Совнаркома. Ждать заставляют долго, почти целый час. Говорят, что Совнарком заседает. Но подошли и новые лица, представители красной профессуры: Тимирязев, Волгин и др. А они-то здесь зачем? Загадка впоследствии разъяснилась.

Наконец, нас приглашают. Длинная зала. Во всю ее длину – стол. За столом, на диванах и на стульях у стен сидят члены Совнаркома. Много их здесь, человек около шестидесяти – весь большевицкий Олимп, кроме больного Ленина. Смесь типов и лиц, иные вовсе не интеллигентные. За председательским столом – А. Д. Цюрупа. Мы продвигаемся с одной стороны длинного стола. Нас сопровождают любопытствующие, чаще иронические, взгляды большевиков. На иных лицах – открытая усмешка. Уже ясно – наше дело предрешено. Мы должны его проиграть…

– Прошу профессуру сесть сюда! – раздается возглас председателя.

Нас усаживают в стороне, у стенки, неподалеку от председательского стола. Немного в стороне – тоже особый стол. За ним, в одиночестве, среди кипы бумаг сидит А. И. Рыков.

– Точно прокурор, – мелькнуло в мыслях.

Вижу, что перед каждым из членов Совнаркома лежит отпечатанный текст нашей последней записки совещания, составленный мною, в которой объясняются причины невозможности для нас продолжать участвовать в комиссии Луначарского. Кое-где видны девицы, очевидно, стенографистки.

– Слово предоставляется представителю профессуры!

Как мы и условились, первым говорит В. С. Гулевич. В мягких и более осторожных, чем обыкновенно, выражениях он обрисовывает дело, приведшее нас сюда.

Слово берет Луначарский. Он делает возражения против возможных по его адресу упреков. С большой горячностью и пафосом он защищает свою политику в деле управления высшими школами, предвидя обвинения, которые будут по его адресу высказаны.

– А нет ли, – спрашивает Цюрупа, – среди профессуры кого-либо, кто бы держался иного взгляда, чем только что высказанный представителем профессуры?

Подскакивает, поднимая руку, Тимирязев. Так вот, значит, для чего были они, красные профессора, сюда истребованы…

Не узнал я А. К. Тимирязева, все же не такого уж глупого человека. Его речь была построена на сплошной неправде, передержках – и притом так, что уличить его в этом не было никакого труда. Тимирязев не столько говорил по вопросу, сколько обрушился на профессуру вообще. В частности, он защищал целесообразность существования и развития предметных комиссий, которые Наркомпрос ставил в основу намеченной реформы:

– Профессора, – говорил Тимирязев, – возражают против предметных комиссий… Это потому, что в них будут иметь голос и преподаватели, которые теперь лишены права голоса. Все в руках профессоров!

Он утверждал также, что профессура пристрастно и безо всякого основания нападает на рабочий факультет.

Произносит защитительную речь и Покровский.

Первый, с ответом с нашей стороны, выступает В. А. Костицын. Прежде всего, и без труда, он подвергает критике и возражениям доклад Тимирязева, изобличая его в передержках. Затем он переходит к нашему делу по существу. Он вовсе не имеет в виду нападать на Луначарского, потому что признает, что, не имея в своем распоряжении достаточных средств, он и не мог сделать того, что необходимо сделать в интересах высшего образования в стране. Поэтому он поддерживает просьбу Луначарского о значительном увеличении ассигнований на высшие школы.

На лице Луначарского ярко выразилось недоумение. Обе защитительные речи – и его, и Покровского – повисают в воздухе. Этого они не ожидали. Недоумевающий Луначарский замолкает уже до самого конца заседания.

Взявши слово, я говорю сильно, с большой экспрессией. Сначала я приканчиваю Тимирязева за его передержки. Как член факультета он знает, что младшие преподаватели пользуются равным голосом с профессорами. Неужели проф. Тимирязев думает, что Совнаркому надо говорить именно неправду? Разбиваю также его возражения по поводу предметных комиссий. С профессором Тимирязевым на этом можно считать оконченным!

Я указал также на те факты, которые дают основания протестовать против действий слушателей рабочих факультетов. По существу же, быть может в слишком энергичной форме, я высказываю ту мысль, что, имея уже кладбище низшей школы и кладбище средней школы, —

– Вы должны беречься, как бы не создать еще и третьего кладбища. Мы вам об этом говорим прямо и серьезно!

– Слово принадлежит товарищу Дзержинскому!

Этим выступлением нарушается относительно спокойное течение заседания. Истерически резкая речь! Сам Дзержинский, невысокий, не то что подвижный, а весь какой-то издерганный, производит впечатление не могущего или не желающего владеть собой неврастеника-дегенерата. Он буквально прокричал свою речь, обрушившись с ней лично на меня.

– Ага! Вы различаете “мы” и “вы”?! Вы себя противопоставляете рабоче-крестьянской власти?! Так мы сумеем показать, что вы должны ей подчиняться! Для этого у нас достаточно средств!

– Забастовку устраиваете?! А я знаю, что профессура бастовала по указанию из Парижа! У меня на это есть доказательства. Не говорю, что именно присутствующие получили эти письма, но они были! Вас нарочно заставили забастовать, чтобы помешать советской власти на Генуэзской конференции!..

Он неистовствовал минут десять. Наши делегаты совсем головы опустили, испугались. Встаю, чтобы взять слово для ответа Дзержинскому. Хватает за полу Гулевич, шепчет:

– Подайте нашу петицию…

– Но ведь я с ней не согласен! Подавайте вы как председатель.

Смотрит умоляющим взором:

– Пожалуйста, подайте вы!

Пожимаю плечами, беру петицию, иду к Цюрупе:

– Прошу слово для ответа комиссару внутренних дел.

– Хорошо.

Цюрупа в качестве председателя держал себя безусловно корректно. Говорил еще Покровский, защищая свой рабочий факультет. Сдержанно выступал Костицын. Несколько слов проговорил Д. С. Зернов – о необходимости ассигнований на ремонт зданий. Чичибабин и Одинцов не произнесли ни слова. Не выступал более и наш председатель.

Берет слово Рыков. Говорит с большим раздражением:

– Я думал, что профессора придут жаловаться на товарища Луначарского, а потому и созвал заседание Большого Совнаркома. А оказалось, что они никакой жалобы не высказали! Даже, более того, профессор Костицын удостоверил свою солидарность с Анатолием Васильевичем. Он просил о поддержке ходатайств товарища Луначарского… В таком случае выходит, что я напрасно побеспокоил Совнарком и прошу за это извинить меня.

Затем он обрушился на профессуру вообще:

– Что вы делаете для народа? Что сделали вы, например, для предотвращения голода на Волге?!

Рыков просит поэтому принять его резолюцию. Он ее читает: предлагается признать правильными и одобрить действия наркомпроса Луначарского и выразить осуждение профессуре за неосновательные претензии. Последнее слово предоставляется Цюрупой мне:

– Народный комиссар внутренних дел обрушился на меня за якобы сделанное противопоставление “мы” и “вы”. Но очевидно, что иначе выразиться я не мог. Если бы, обращаясь к членам Совнаркома, вместо “вы” я сказал бы “мы”, то можно было бы подумать, будто мы подозреваем членов Совнаркома в желании стать профессорами, тогда как эта карьера едва ли их соблазняет. Или же можно было бы подумать, что мы, профессора, мечтаем стать членами Совнаркома, тогда как мы слишком скромны, чтобы мечтать о такой карьере…

По зале пронесся сдержанный, но общий смех. Дзержинский сделал злое лицо.

– Народный комиссар Дзержинский говорил также, что у него есть документы относительно получения профессорами директив на забастовку из Парижа. Как один из деятелей по организации забастовки утверждаю, что никаких указаний из Парижа по этому поводу мы не имели. И никакие документы доказать противного не смогут!

Дзержинский сверкает глазами. Затем я возразил Рыкову. Профессура ничего не сделала для устранения голода… А что власть позволила бы делать в этом направлении профессорам? Намекаю на арест общественного комитета помощи голодающим. И снова призываю внимание Совнаркома на трагическое положение высшей школы.

– Прения закончены! – заявляет Цюрупа.

Ставится на голосование резолюция, предложенная Рыковым. Странный факт: несмотря на партийную дисциплину, за резолюцию поднимают руку, правда, большинство, однако не все члены собрания. Примерно одна треть воздержалась. Мы выходим. Насмешливыми взглядами нас более не провожают. Заседание Совнаркома потом продолжалось. Говорили – не знаю, верно ли это – будто после показного заседания при нас происходило по тому же поводу закрытое заседание, на котором сильно досталось Луначарскому. Мы возвращались в разном настроении.

– Вот нас и высекли! – говорил Костицын.

– Я вовсе не чувствую себя высеченным, – возражал я. – Скорее, напротив! Смотрите, как нас встретили и как проводили.

– Все же, – утверждал Костицын, – нам наплевали в глаза!

Остальные наши делегаты были также в подавленном настроении. Было совершенно очевидно, что сопротивление профессуры сломано и не возобновится. На ближайшем нашем совещании представителей высших школ было решено, что надо произвести перевыборы представителей. Наша роль, боевая роль, была сыграна. Теперь необходимо было вести игру в мирно-дипломатических тонах, а для этого нужны были новые люди.

Выборы, действительно, повсюду состоялись. В состав представителей вошло много новых лиц. Председателем нового совещания избрали, к его великому и понятному неудовольствию, нашего проф. Д. Ф. Егорова. Его репутация в глазах советской власти была давно уже испорчена, и его следовало бы пощадить. Однако новое совещание было созвано только один раз. После заседания Егоров был вызван в ГПУ и ему пригрозили арестом и всякими репрессиями, если работа совещания будет продолжаться. Конечно, совещание больше не созывалось» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 265–271).

В протоколе заседания Совнаркома 29 апреля 1922 г. по «докладу К[оми]ссии, образ[ованной] по предложению т. Цюрупы по вопросу об экономическом положении высшей школы» (в качестве «докладчиков» которой значатся: «от преподавателей Высшей Школы – Архангельский, Гулевич, Зернов, Одинцов, Стратонов, Костицын, Залуцкий (Главпрофобр), Тимирязев (Гос[ударственный] Уч[еный] Совет), Волгин (Гос[ударственный] Уч[еный] Совет)») было вынесено решение: «Принять предложение т. Рыкова, передав его на редакционное исправление Комиссии в составе тт. Луначарского, Курского и Яковлевой» (ГАРФ. Ф. Р – 130. Оп. 6. Д. 19. Л. 115, 117). А 13 мая Совнарком принял к сведению «Сообщение о подписании 10/V – 22 г. пост[ановления] СНК от 29/IV об экономическом положении высшей школы (пр. 480, п. 5)», которое гласило: «Заслушав заявление представителей профессуры, Совет Народных Комиссаров констатирует:

1. что НКП сделал все от него зависящее для увеличения ресурсов ВУЗ, приняв во внимание все аргументы и расчеты, представленные профессурой;

2. что Наркомпрос обсудил аргументацию профессуры за изменение устава ВУЗ и произвел максимальные поправки устава в направлении пожеланий профессуры, о чем было доведено до их сведения на заседании 20/IV;

3. что вследствие этого обвинение профессуры против НКП неосновательно.

Вместе с тем Совет Народных Комиссаров постановляет:

1. Признать устав ВУЗ в последней редакции окончательным.

Предложить профессорам в своей учебной деятельности всецело руководствоваться этим уставом, не нарушая непрерывных работ ВУЗ и смягчая тем их тяжелое положение.

[2.] НКП осуществить дальнейшее сокращение числа ВУЗ, уничтожить излишний параллелизм в их деятельности, ликвидировать те из начинаний НКП культурно-просветительного характера, которые не являются безусловно необходимыми для обеспечения текущей сокращенной программы деятельности НКП.

В особенности эти сокращения должны произойти за счет поддержки со стороны государственной казны различных предприятий и начинаний в области искусства (театры, художественные студии и т. п.).

3. Принять к сведению заявление о крайне тяжелом положении ВУЗ при рассмотрении сметы Наркомпроса» (Там же. Л. 159, 151–152).

См.: Запись от 28 ноября 1953 г. – Тетрадь XIX. С. 103–107.

В мандате от 3 февраля 1922 г. говорилось: «Научно-технический отдел ВСНХ настоящим удостоверяет, что согласно отношению от 10 января с.г. за № 36 профессор В. А. Костицын командируется в Петроград для участия в Междуведомственном метеорологическом совещании при Главной физической обсерватории» (РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 23. Д. 24. Л. 144).

В. В. Стратонов отмечал, что его дочь, встревоженная отказом тюремных властей принять передачу для арестованного отца, «телефонировала В. А. Костицыну», и тот, имея связи в большевистской верхушке, «переговорил по телефону с заместителем Дзержинского – Ягодой», совравшим, будто «профессора помещены в особом отделении, с комфортом, и их прекрасно кормят» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 283). Уже после освобождения из тюрьмы, перед высылкой за границу, состоялось заседание физико-математического факультета, о котором Стратонов, не присутствовавший на нем лично, писал со слов бывшего ректора М. М. Новикова, также высланного из России: «Председательствовал В. А. Костицын. Ни председателем, ни одним хотя бы из присутствующих членов факультета по нашему адресу не было сказано ни малейшего приветствия, никакого “прости”. Как будто в факультетской жизни ничего не произошло, и все идет нормальным порядком. М. М. Новиков был до глубины души возмущен этим:

– Помилуйте, я был ректором! Пострадал за это… И хотя бы кто-нибудь хоть одно слово сочувствия высказал!

Позже В. А. Костицын говорил мне:

– Я нарочно не поднимал этого вопроса официально, чтобы как-нибудь не ухудшить вашего, В[севолод] В[икторович], положения.

И в частном порядке ничего высказано не было» (Там же. Л. 296–297).

На самом деле, заслушав 13 сентября 1922 г. «письмо профессора В. В. Стратонова с прощальным приветствием факультету и выражением признательности за доверие во время деканства со стороны членов факультета», присутствовавшие на его заседании, в числе которых первым назван В. А. Костицын, постановили ответить: «Физико-математический факультет выражает глубокую благодарность декану В. В. Стратонову за самоотверженное исполнение обязанностей декана в самое тяжелое для факультета время и желает видеть его снова и возможно скорее в своей среде» (ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 587. Л. 14).

Запись от 22 июня 1950 г. – Тетрадь III. C. 214–216.

странной войны (фр.).

Тоня, Антонина Михайловна, московская подруга Ю. И. Костицыной, вышла замуж за французского коммуниста Марселя Гелена, с которым в 1931 г. уехала в Париж, где в 1940 г. у них родилась дочь Таня.

ежедневнике (фр.).

Крест «За боевые заслуги» (фр.).

Немецкие войска вторглись в Норвегию 9 апреля 1940 г.

10 мая 1940 г. главнокомандующий союзными войсками во Франции генерал Морис Гамелен подписал приказ о выполнении плана «Д», согласно которому 1-я группа союзных армий должна была продвинуться на территорию Бельгии, чтобы остановить немецкие войска и укрепиться на линии Маас – Лувен – Антверпен.

Сокращенное название от École Spéciale Militaire de Saint-Cyr (букв.: Особая военная школа Сен-Сир) – высшее учебное заведение во Франции, готовящее высококвалифицированных офицеров для армии и жандармерии; располагалось до войны в парижском пригороде Сен-Сир-Леколь.

Линия Мажино – система укреплений протяженностью около 400 км на границе с Германией (от Бельфора до Лонгийона), построенная в 1929–1934 гг. и названная по имени военного министра Андре Мажино (1877–1932).

Троицын день (фр.).

Saint-Rémy-lés-Chevreuse (Сен-Реми-ле-Шеврёз) – город в 27 км юго-западнее Парижа.

От avion (фр.) – самолет.

«Мы слишком любим комфорт» (фр.).

Неточность: роман «In the Days of the Comet» (L., 1906) написал Г. Уэллс (на фр.: Wells H.G. Au temps de la comète. P., 1910); возможно, мемуарист имеет в виду роман П. Доминика «Огонь с неба, неопубликованный роман» (Dominique P. La Feu du ciel, roman inédit. [S.l.], 1926).

Паперть собора Парижской богоматери (фр.).

Сквер (фр.).

Запись от 20 июля 1950 г. – Тетрадь IV. С. 79–86.

Ежегодная торговая выставка-ярмарка (фр.).

Порт де Версаль – станция парижского метро.

Аббревиатура от Défense Contre Avions (фр.) – противовоздушная оборона.

беседу с глазу на глаз (фр.).

От gastronome (фр.) – гурман, любитель вкусно поесть.

С 27 мая по 4 июня 1940 г. блокированные немцами в районе Дюнкерка на берегу Ла-Манша британские, французские и остатки бельгийских войск общей численностью в 338 тыс. человек были эвакуированы на Британские острова.

Вокзал Аустерлиц – один из парижских железнодорожных вокзалов, с которого поезда отправляются в южном направлении.

«Битва за Францию» (фр.).

Генерал Вейган, сменивший Гамелена на посту главнокомандующего, собирался остановить немецкое наступление по «линии Вейгана», созданной от побережья Ла-Манша по рекам Сомма и Эн до «линии Мажино».

шоссе, национальная дорога государственного значения (фр.).

развязки главной автомагистрали (фр.).

Запись от 21 июля 1950 г. – Тетрадь IV. С. 87–94.

курсант военного училища (фр.).

Венсен – город примерно в 7 км к востоку от Парижа.

Centre national de la recherche scientifique (CNRS) – Национальный центр научных исследований Франции, учрежденный 19 октября 1939 г.

Набережная д’Орсэ на левом берегу Сены.

От camion (фр.) – грузовик.

От autocar (фр.) – междугородний автобус.

Железнодорожный вокзал д’Орсэ (фр.).

Пропуск (фр.).

Намек на «Договор о дружбе и границе между СССР и Германией», подписанный В. М. Молотовым 28 сентября 1939 г. (см.: Правда. 1939. № 270. 29 сент.).

Анже (устар. Анжер) – город на берегах реки Мен в 300 км юго-западнее Парижа.

В Роскофе на побережье Бретани находилась морская биологическая лаборатория Сорбонны.

Костицын родился 28 мая по старому стилю, т. е. 9 июня по новому стилю, но отмечал свой день рождения 10 июня, прибавляя 13 дней, как считают для дат ХХ в., а не 12, как полагается для дат XIX в.

Институт Пуанкаре – математический институт имени Анри Пуанкаре, созданный в Париже в 1928 г.

Музей образования, открытый в Париже в 1879 г.

господин (фр.).

машинисток (фр.).

Блуа – город на правом берегу Луары между Орлеаном и Туром примерно в 180 км от Парижа.

Запись от 22 июля 1950 г. – Тетрадь IV. С. 96–102.

От providentiel (фр.) – спасительный, посланный самим провидением.

От unique (фр.) – редкий, уникальный.

Неожиданный поворот (фр.).

Железный (фр.).

Запись от 23 июля 1950 г. – Тетрадь IV. С. 103–109.

Железнодорожный вокзал Ванв.

Рамбуйе – город в 45 км к юго-западу от Парижа.

Версаль – город в 19 км к юго-западу от Парижа.

Железнодорожный вокзал Монпарнас.

От car (фр.) – автобус.

бригадир, командир отделения жандармерии (фр.).

Памятник, установленный на площади Данфер-Рошро в Париже в память о героической обороне Бельфора во время Франко-прусской войны 1870–1871 гг.

Начальник поезда (фр.).

«Эй, жандармерия, чересчур усердствуешь» (фр.).

неисправность (фр.).

Запись от 24 июля 1950 г. – Тетрадь IV. С. 110–115.

Запись от 25 июля 1950 г. – Там же. С. 116–117.

Унтер-офицеры (фр.).