«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - стр. 98
Самый веселый, хотя и непредвиденный, номер последовал за спектаклем: обнаружилась пропажа серебра, и его нашли в карманах и ранце «настоящего» артиста, которого и выгнали, накостыляв ему шею. Был еще независимый от спектакля балетный номер: «директриса» частной балетной школы Франческа Беата (пани Францишка, жена одного из наших профессоров) со своими немногочисленными ученицами, почти в разоблаченном и совершенно неэстетическом виде, явно подражая Айседоре Дункан, протанцевала босоногий греческий танец. Предварительно она неприлично обругала аккомпаниатора, вызвав большой переполох. После этого (дело подошло к двенадцати) пили вино, встречая Новый год, а затем люди постарше сели за карты, люди помоложе танцевали, а я сидел и смотрел, и радовался, что ты веселишься. И насколько же каждое твое движение было грациознее, чем у всех этих профессиональных и непрофессиональных танцовщиц. Сделав комплимент в отношении тебя Ивану Григорьевичу, я узнал то, чего ты не говорила, а именно, что училась в балетной школе и даже выступала в роли Коппелии[285] и с большим успехом.
Когда вернулись домой, мы еще долго обсуждали этот вечер, и ты, признав правильность моих замечаний, весьма дружески дала мне понять, что, если я не танцую или мне что-нибудь не нравится, это – еще не основание сидеть недовольной букой, производя впечатление ревнивого и тяжелого [по характеру] мужа, чего на самом деле нет. Я объяснил тебе то, чего ты не знала, а именно, что в моем предыдущем существовании у меня было очень мало случаев выхода в «свет» и что мой вид происходит от полной непривычки к этой обстановке. И мы уговорились, что если я буду тебя сопровождать, то ты не будешь надолго оставлять меня одного. Так мы с тобой без труда ликвидировали ряд мелких accrocs,[286] которые могли бы повести к недовольству и, может быть, ссорам и которые, благодаря твоему такту и мягкости, рассеялись, как дым. И еще раз я мысленно поблагодарил судьбу за то, что ты вошла в мою жизнь. Так мы с тобой вступили из тяжелого, но счастливого для нас 1919 года в тяжелый и тоже счастливый 1920 год.[287]
Прежде чем покинуть 1919 год, нужно поговорить об академических делах. Осенью Д. Ф. Егоров сообщил мне, что на ближайшем заседании Московского математического общества я должен сделать доклад и что буду затем избран в члены общества. Для моего самолюбия и научного положения это было весьма приятное известие. Московское математическое общество выбирало в члены лишь тех математиков, которые зарекомендовали себя научными трудами и вели преподавание в высшей школе. Это были условия необходимые, но недостаточные, как показал недавний в то время пример Димитрия Павловича Рябушинского, которого не избрали. Я выбрал как тему «Строение шарообразных звездных куч» – вопрос, по которому опубликовал работу еще в Париже в 1916 году и продолжал усиленно работать в Москве с осени 1918 года.