Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис - стр. 17

Именно характер такого развития вкусов точнее всего отражает развитие Вест-Энда как средоточия модного потребления, предвосхищая его репутацию как эпицентра дендизма начала XIX века. Своими корнями он уходит в «неопределенность» и «просторечную грубость» стиля Реставрации, это попытка разметить границы, только что возникшие в результате движения городских элит на новые территории за пределами Вестминстера и Сити после эпидемий чумы и пожаров 1660-х годов. С начала XVIII века желание крупных землевладельцев сделать столицу своим постоянным местом жительства и увеличить доход от ренты своих лондонских поместий привели к более целенаправленному развитию сознательной архитектурной риторики (палладианский стиль) и концентрации тех, кто претендовал, что нашел свой стиль, в тех местах, которые гранды пожелали сделать своим домом. Период «утонченности» и «полноты», во время которого все большее количество менее знатных мелкопоместных дворян и благоустроенных «горожан» стали мигрировать в Вест-Энд, предшествовал «наполеоновскому строительному буму», во время которого «быстро растущий класс владельцев магазинов, ремесленников и рабочих» присоединился к элитам, громко требуя себе подходящего жилья. Таким образом, социальное разобщение, ставшее более материальным после застройки Риджент-стрит, также выразилось в разнице во вкусах, которые «начали становиться эклектичными, с одной стороны, и строго стандартизованными – с другой»[41]. Ключевой фигурой модных изменений был Браммел, который распространял свое влияние прямо в сердце этого развивающегося городского ландшафта. Выражаясь конкретнее, развитие стало возможно за счет тех розничных механизмов, которые были учреждены для того, чтобы способствовать местной знати в приобретении тонко проработанных внешних фасадов. Запросы аудитории, для которой играл Браммел, удовлетворяли предприятия, располагавшиеся на трех улицах: портные с Сэвил-роу, поставщики чулочных изделий, духов и предметов роскоши с Бонд-стрит и торговцы вином и табаком, шляпники и держатели клубов с Сент-Джеймс-стрит. Все три улицы на много лет вперед обеспечили себе статус центра притяжения для мужчин, желавших обновить гардероб. Историк архитектуры Джейн Ренделл выдвигает довольно смелую идею, что пассаж Burlington, расположенный в точке их схода, обслуживал и другие мужские потребности. Тогда как названные улицы сохраняли видимую благопристойность, в пассаже к амбициям дендизма примешивались плотские желания. Ренделл относится к пороку, скрывающемуся за респектабельным фасадом, с явным осуждением, и ярко живописует соблазны фланера: