Многомирие: Колизей - стр. 20

– Я буду звать тебя Славой.

– Хорошо, а я тебя – Жанной.

– Эй! Это разные имена!

– Ну и что? – ты улыбнулся.

– А то, что я Снежана.

– Ладно, ладно, убедила.

– А я всё равно буду тебя Славой звать.

– Как тебе будет угодно, Снежана.

– Эй, а где эти двое? – спросила я, когда вдруг обнаружила, что они исчезли из виду.

– Да какая разница? – ответил ты. – Ещё погуляем? Или ты домой?

– Домой, думаю. Что-то устала я от этих праздников и прогулок. Выспаться надо.

– В общежитии живёшь?

– Ну да.

– Пойдём, провожу тебя.

Мы шли и общались. Ты казался добрым и эрудированным. Я понимала, что идеальный образ в моей голове был ошибочным, ведь большинству свойственно сначала показывать себя с лучшей стороны. Но я видела тебя живого, настоящего, ты не играл. Да, первые впечатления в такие моменты всегда чересчур хорошие. Но ты так ни разу и не разубедил меня в том самом первом впечатлении. Это был последний курс. Через год и четыре месяца мы поженились. А теперь ты пропал.

Где ты?

Они тебя найдут. Я верю в это.

Они вели четверых: меня, Петра, Вилберта и Хармана. На каждого по двое стражников, по два пистолета. Утренний коньяк уже не обжигал и не пьянил: под этим конвоем я вмиг протрезвел. Да и желудок уже не хотел свернуться в трубочку от той баланды, которую нам дали на завтрак. Организм просто отказался воспринимать любые раздражители, кроме одного: осознания, что сейчас я умру. Казалось, уже ничего не поможет. Я не участник боя на арене, а просто смертник.

Тропа от тюрьмы до амфитеатра простиралась меж зелёных насаждений, окружённая двумя до смешного невысокими метровыми решётчатыми заборчиками, в двух метрах от дороги с каждой стороны. Над нами всё возвышался тот мужик в короне. Вскоре мы спустились в подземную часть Колизея по лестнице, которая уходила прямо в землю – арки самого амфитеатра были перекрыты металлическими заслонками – и пропетляли по окутанным полумраком кирпичным лабиринтам. Вигилы завели нас за одну из дверей, после чего покинули нашу компанию.

Здесь всё было поцивилизованней. Небольшая комната примерно пять на пять метров – чистая и ухоженная, стены явно недавно покрасили. Они были зелёными, но это не тот ужасный зелёный цвет советских подъездов, от которого веет унынием и депрессией. Это был приятный успокаивающий нежно-зелёный цвет.

– Кстати, – негромко сказал Пётр, – здесь ты Карл Десператис.

– В смысле?

– Прозвище у тебя такое. У нас у всех оно есть. Я вот Пётр Фортем.

Desperatis. Отчаянный. Красивое запоминающееся прозвище, прямо как в реслинге. В какой мир ни загляни – психология зрителя везде одинаковая.