Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада. Том 3 - стр. 27
Надыр-шах, в коротком приветствии вскинув руку, угрюмо прошелся мимо командиров от рядов, дружин. В шатре собрались его ближайшие соратники, военачальники: Мухаммед Фетх Али-хан, Абдали Гани-хан, Гайдар-бек, Джалил-бек, сердар[9] Сефи-хан, минбаши[10], серкары[11]. Надыр-шах в сопровождении своего визиря, помощника, прошелся к золоченому креслу из слоновой кости, обтянутому небесно-голубым шелком. Перед креслом стоял массивный стол из слоновой кости. Он обвел цепким взглядом командиров, собравшихся в шатре, и присел. Перед ним в заискивающей улыбке растянулись губы, в почтительном поклоне согнулись спины. Стихший было шепот военачальников возобновился, как только шах присел на свое место.
«О чем они говорят? Об удачной охоте на оленей в горах? О том, у кого скакун резвее? Кто и сколько табасаранских, тавлинских, лезгинских красавиц взял в плен и тайно отправил в Персию, к себе в гарем? Кто сколько добра награбил и припрятал от шаха? Кто из них вчера больше всего чихиря выпил в армянских тавернах, в еврейских харчевнях Дербента? Шутят, зубоскалят, ехидничают. Двуличные подвальные крысы, трусы!» – шах зло улыбнулся, еще раз обводя их ненавидящим взглядом.
– Вы для чего собрались здесь? Чесать языками? – Его сердитый голос заставил военачальников замолчать. – Вы будете чесать языками, зубоскалить, а я – сидеть и разбираться, кто у кого увел рабынь, табун коней, гурту овец, почему от одного военачальника к другому сбежали рабы, нукеры?! Хватит! Мне надоели ваши интриги! Не пора ли вам установить в дружинах надлежащий порядок? Думаю, пора… Слушайте мой приказ: отныне в войсках будет жесточайшая дисциплина! Вы, мои соратники, военачальники, будете настойчивы, неуступчивы в выполнении моих приказов! Все остальные командиры: сотенные, десятники, тыловики – подвластны вам. Я буду за все взыскивать с вас, вы – с подчиненных командиров. Вы все поняли, военачальники?
Недружно, вразнобой они ответили:
– Все хорошо поняли, Великий шах!
Но Надыр-шах знал: все они врут, трусливо отводя от него взгляд. Их заботы ему хорошо известны. В дни битв и походов – нахватать как можно больше добра, в дни мира и затишья – стараться не упускать эту добычу и при первой же возможности тайными путями переправлять в Персию.
– Кто скажет, сколько в моей империи коней? Сколько воинов завтра могут сесть на боевых скакунов?
– Несчетны твои табуны и неисчислимы твои воины! – подобострастно прошептал тбилисский сердар Сефи-хан.
– Несчетны, неисчислимы! – передразнил его шах. – Сколько?! Никто не знает, и я не знаю! Все эти годы я пытался установить, кто вы и чем вы владеете. Не получилось. Мешали бесконечные войны и вы сами. Вы, должно быть, очень хотите, чтобы ваш шах был глух и слеп: ничего не видел, ничего не слышал, не разбирался, что происходит вокруг. Не дождетесь! Какой же я шах, если не ведаю, что у меня есть сегодня и что раздобуду завтра? Какой же я шах, если вы, поднявшие меня над собой, глухи к словам людей, исполняющим мою волю? Тбилисский сердар Сефи-хан хвастливо мне докладывает: «Неисчислимы, несчетны…». Неисчислимы капли воды, падающие с небес во время грозы над кавказскими горами, несчетны песчинки на дне Каспийского моря! А все, чем владеет ваш шах и его военачальники, должно быть подсчитано. Передайте команду по всем моим владениям, в том числе захваченным за последние пятнадцать лет, чтобы пересчитали скот, пастухов, воинов, награбленное добро. Позаботьтесь, чтобы у каждого воина было справное оружие, добрый конь и запас пищи в седельных сумках. Кто не будет беспокоиться о своих воинах, тот лишится своего владения! Кто будет обманывать меня, утаивать завоеванное общими усилиями добро, тот лишится головы. Знайте. Это мое слово свято и нерушимо!