Мистер Скеффингтон - стр. 39
Однако, пока Фанни шла к отельчику (сумрак сгущался, в руке был зажат листок – расписание поездов), ей вдруг подумалось: зачем ждать целых двадцать лет? Почему бы не улыбнуться прямо сейчас? Столь часто она посмеивалась над собой – так не лучше ли изъять этот нелепый случай из памяти проверенным средством – старым добрым смешком?
«Не трави себе душу, Фанни», – остерегла одна половина сознания.
«А я и не травлю», – парировала другая.
Тем не менее Фанни душу травила. Ее обманули. Дурой выставили. Она пережила кошмарнейшее изо всех возможных унижений; ей словно швырнули в лицо пригоршню пыли, да не простой, а приберегаемой для таких женщин, как она: что в зрелые годы позволяют себе романтическую близость с юношами. Притом у некоторых есть хотя бы оправдание – физиология: их, несчастных, снедает не по годам мощное любовное томление. Фанни же снедало тщеславие, и только оно: даже увядая, она была обуреваема желанием чувствовать прежнюю власть, снова и снова убеждаться в неотразимости чар своей красоты.
Зачем вообще она, Фанни, понадобилась Дуайту? Ему-то что была за корысть? Очень просто, хотя сама догадка способна сразить наповал: да, конечно, Дуайт (несмотря на молодость, готовый продукт американской культуры) пользовался Фанни как пропуском в высшее общество. В ее доме он мог встретить – и встретил – всех, кого считал нужными людьми. Фанни рассчитывалась за преданность тем, что обеспечивала Дуайту головокружительные знакомства. С ее помощью Дуайт стал настоящим светским львом, а в ответ он, бедный малыш, тужился, пыжился, измышлял все новые пышные эпитеты! Фанни принимала их за чистую монету. Панегирики ее утомляли, однако она верила каждому слову. Был случай: Дуайт сидел у ее ног, а она, запустив пальцы в шевелюру, гладила его и утешала (она! его!), потому что он выдал: не знаю, мол, не представляю, как бы жил без милой Фанни. Она и это скушала. Впечатляющая всеядность, поразительный аппетит. А сколько раз – и как! – Фанни развлекала Дуайта…
«Фанни, не трави себе душу».
«Я не травлю».
Между тем, день старой леди дошел до приятнейшего часа, каковой она занимала пасьянсом, прежде чем подняться к себе в номер готовиться к ужину (подготовка подразумевала набрасывание на плечи кружевной накидки без перемены платья). Правда, она успела неплохо вздремнуть, уже напилась чаю и съела весьма недурной тостик с маслом (в «Синей собаке» вообще недурно готовили такие тостики). Настроение ее было совсем не то, что утром: чай, черный, очень крепкий, неизменно бодрил ее, масло с тостика имело эффект смазки на шестеренки мозга, и вращались они живее и мягче. Таким образом, если в сутках и был момент, более-менее благоприятный для подступов к старой леди, этот момент настал.