Мир Гаора. Коррант. 3 книга - стр. 32
– А вот и мы, – весело сказала Трёпка.
– Мир дому и всем в доме, – поздоровался Гаор, оглядывая повернувшихся к нему от стола людей, мужчин и женщин, но все с клеймами и в ошейниках.
– И тебе мир, – ответили ему.
А женщина, одетая, как и Старшая Мать, но без платка на плечах, сразу стала командовать.
– Ты сапоги-то сними, вона у порога оставь и к столу садись. Голоден небось.
– Спасибо, Мать, – ответил Гаор, снимая сапоги и выставляя их в ряд таких же сапог у стены.
Портянки он смотал и сунул в сапоги. С другой стороны двери у косяка висел рукомойник, напомнивший ему фронтовые самоделки, а рядом полотенце. Гаор с наслаждением умылся и ополоснул руки, вытерся и уже тогда подошёл к столу.
– Садись, – указали ему место между двумя молодыми мужчинами и перед ним поставили миску с кашей, а в кружку налили… молока.
– Ложки нет никак? Трёпка, ложку ему дай, – распоряжалась Мать, – ты ешь, потом всё расскажешь.
Ну, про еду ему можно было и не говорить, что ему за весь день за рулём и два бутерброда? И Гаор ел жадно, даже не разбирая вкуса и не замечая сидящих рядом.
– Ты мотри, наголодался как, – удивилась сидевшая напротив женщина, – ты откуда ж будешь?
– Из Аргата, – ответил с полным ртом Гаор.
– Никак голодом тебя там морили, – засмеялись за столом.
– Да не спеши, паря, не отымут.
– А чо, голодно тама?
– А зовёшься как?
Гаор с сожалением оглядел опустевшую миску и ответил:
– Рыжий.
– А, ну ясно.
– Большуха, ты ему ещё подложи, – распорядилась Нянька. – А материно имя какое?
«Началось», – с тоской подумал Гаор, понимая, что сейчас неизбежно возникнет его обращение и вопрос: за что? Но отвечать надо, и отвечать правду, потому что соврать он не сумеет, и всё равно правда выплывет.
– Я не помню матери, – ответил он, принимая заново наполненную миску.
– Чего так?
– Матерь родную забыл?!
– Как так?
– Меня в пять лет от неё забрали, – ответил Гаор, уже спокойнее принимаясь за еду, – и помнить запретили.
За столом перегнулись.
– Галчонок никак?
– Так ты ж вона, рыжий.
– Кто ты, парень?
Гаор вздохнул, приканчивая кашу и вытряхивая в рот последние капли молока. Его ответа ждали, и он решил ответить так, чтобы уж больше его не спрашивали об этом.
– Я бастард, – начал он.
Ему ответили молчаливыми понимающими кивками – здешние явно знали, что это такое, но столь же явно ждали продолжения.
– Отец меня в пять лет забрал у матери, больше я её не видел и ничего не знаю о ней, помнить мне ее запретили, отбили мне память о ней. А потом… отцу были нужны гемы, – вдруг пришли эти жёсткие, правильные в своей неприкрытой циничной сути слова, – и отец продал меня в рабство. Вот и всё.