Мир Гаора. 5 книга. Ургайя - стр. 40
– Снежка? – натужно еле слышно выдохнул Гаор.
Малуша растерянно приоткрыла рот и замерла, не зная, что делать. Её позвали сделать Рыжему чего такого, она быстренько растёрла ему гоголя-моголя на пять яиц, хозяйка ей рассказывала, какой он пользительный, и Гриданга, когда простудился, им кормили, и разрешила Рыжему сделать, а он… он чего…?
– Снежка, – повторил Гаор, безуспешно пытаясь приподняться, ставшее ватным бессильное тело не подчинялось ему, – ты… ты за мной? Прости меня, я не виноват, Снежка, тебя убили, я не отомстил, Снежка, я не мог…
– Ой, – тихонько выдохнула Малуша, – ой, заговаривается…
Но испугаться всерьёз и завизжать она не успела. Потому что вбежала Старшая Мать и сразу выставила её из повалуши.
– Рано ему ещё, сами ешьте, – распорядилась Нянька, лёгким нажимом на плечи укладывая Рыжего обратно. – А ты чего задёргался, тебе спать надо.
Но, увидев, как он упрямо пытается выпутаться из одеяла, понимающе кивнула и кликнула Большуху, чтоб поганое ведро занесла. Вдвоём они помогли ему оправиться и уложили обратно. Он пробормотал что-то неразборчивое, одинаково похожее и на благодарность, и на ругань, и снова заснул.
– Чего это? – спросила Большуха, – Малушу не узнал, Снежкой обзывает…
– Чего-то было у него с той Снежкой, значит, – вздохнула Нянька. – Ну, как тут уйдёшь от него. Сказала ж, не лезьте пока.
– Так поесть ему надо, – возразила Большуха.
– Очунеется и поест. Сейчас ему всё не впрок.
Большуха с сомненьем посмотрела на Няньку, но спорить не стала. Раз уж Старшая Мать не велит кормить, значит, так и надоть, она ж никогда мужиков в еде не обделяла, первое лекарство мужику – еда, да чтоб сытно и вдосталь, а тут…
– Ну, так чо?
– А ничо, – всё ещё сердито ответила Нянька. – Ступай, я с ним, а ты со всем остальным управляйся.
– И то, – кивнула Большуха и вышла.
А Нянька снова села у его изголовья. Когда «галчонок» возвращается, нельзя его одного оставлять. Надо память ему помочь уложить по-доброму, а то ведь… хлебанул парень выше маковки и такого, что человеку не снести, а нрав горячий, шибанёт не туда, и всё, потеряет разум, и всё зазря тогда, а нас и так-то мало осталось, каждый на счету.
Гаор спал долго и уже без снов, и проснулся сразу, полежал немного, вспоминая, где он и что с ним, а потом осторожно приоткрыл глаза. Да, правильно, дощатый потолок, бревенчатые стены, электрическая лампочка под потолком, а у его изголовья сидит немолодая рабыня в белом головном платке со смутно знакомым, но всё более узнаваемым лицом.
– Старшая Мать, ты? – осторожно спросил он