Мир Чаши. Дочь алхимика - стр. 4

Отец же, Себастьян Штерн, не отличался подобной знатностью (вообще говоря, происхождение его было весьма туманно), зато обладал высокой государственной должностью, обеспечивавшей семейство золотом и, в свою очередь, обеспеченной его живым умом, настойчивостью и смелостью, помноженными на талант алхимика. Собственно, он и поднял алхимию на небывалую высоту, собрав разрозненные наработки хиленького отростка могучего древа магических знаний и создав из них нечто совершенно новое, объединившее магию и механику; именно он вывел и сформулировал законы алхимии и развил в полноценную науку, дав ей не только скелет системы, но и плоть и кровь методов, сведений, множества разработок и еще большего числа последователей. Штерн означало «алхимия», и «алхимия» означало Штерн.

Матушку Жозефина помнила и по детским годам, когда еще носилась по дому с младшими детьми, и по своим приездам домой, и по ее письмам, написанным быстро летящим, легко читающимся почерком, пачка которых теперь лежала в ее дорожной сумке; фигура отца же меркла в сумерках, оставив в памяти только проступающее из сгущающейся темноты лицо, запах, темный жилет с непонятными вышитыми знаками поверх белокипенной рубашки и руки с несколькими твердыми шрамами. Он погиб на работе, во время эксперимента в своей лаборатории, когда его старшей дочери было пять лет. Верхушку алхимической башни разнесло в куски, и от нескольких тел – Первого алхимика и пары его помощников – не осталось даже пепла, который можно было бы похоронить.

Впрочем, отец успел оставить своим любимым некоторые средства на счету в банке, новый дом с впечатанной на уровне кладки стен защитой, доход с патентов его изобретений и, уже посмертно, немалую – особенно по меркам скромного рода де Крисси – пенсию; а еще – для самой Жози – полноценное обучение при храме Даны Дарительницы, доступное лишь нобле, неприлично богатым семьям либо же тем, кто решил целиком посвятить себя служению Плодородной и Милосердной. Девочка с успехом соответствовала первому условию и в качестве воспитанницы храма была принята безоговорочно, даже без учета несильного, но явственного Дара. Ее матушка Лилия, к слову, обладала Даром куда более сильным и – то, что явно передалось по наследству, – с явным уклоном к целительству. От природы чувствительная и ласковая, получив немаленький собственный дом, Лилия держала домашнюю лечебницу, пользуя от болезней и травм всех, знатных и простолюдинов, богатых и бедных – она могла себе позволить содержание больных при полном согласии мужа. Жозефина всегда находила это дело очень достойным и собиралась продолжить его теперь, в память о матушке.