Милый Ханс, дорогой Пётр - стр. 33
Потом она плюхнулась на стул рядом и, закинув ногу за ногу, приказала:
– Только не о стекле, договор? Не о стекле!
Отто скорей очки нацепил:
– О чем хочешь, моя золотая!
– А штраф сразу, тоже договор?
Мы закивали разом, на всё согласны были:
– Штраф! Конечно! Еще бы! Договор!
Грета выпила из фужера и достала портсигар, на нем свастика была выбита. Закурила, выдув высокой струей дым. И мы опять содрогнулись от ее близости, только даже сильней еще. Привстав, она налила себе опять из бутылки, и Вилли хватило времени, чтобы положить ладонь на ее выпуклый скульптурный зад, сама ладонь пошла, помимо его воли. Грета ласково покрыла его руку своей, в другой фужер держала. И продолжала стоять, что сказать, не знала.
И сказала, как пароль:
– Свинец, Отто!
– Мимо! – отрезал Отто, сразу чудесным образом протрезвев.
– Эту паутину марганец еще дает.
– Пальцем в небо опять! – отмахнулся Отто.
– Отто, паутина по всему периметру, это что? Вот что такое это? – не унималась Грета.
– Это паук завелся, паучище в стекле!
Разговор вдруг поверх всего, слова – рапиры. Или остальное все до сих пор поверх было. И не Отто пьяный вдруг, а очкарик жесткий Грету глазами сверлит, накаляясь все сильней от ее изысканий.
– Еще, дура, свинец приплела! Долго думала? С марганцем! А еще чего? Давай, ко времени как раз букет весенний!
И Грета, стальной струной распрямляясь, упрямый подбородок навстречу воинственно тянет, тоже Грета не Грета уже. И марш не слышен, хоть грохочет во всю мощь, что это?
– Отто, я на оптике за семь лет глаза сломала!
– Сломала, именно!
– Отто, нам самый раз в линзу на самих себя взглянуть, не находишь? И понять, что с нами со всеми сейчас?
– Или чтобы в линзу на нас на всех из Йены. Ты это? – сверкает очками Отто.
– Чтобы ты себя сам увидел, как глупо злишься!
– Для этого линзу сделать надо, только и всего, милая Гретхен!
Тут и я вступаю:
– Сейчас мы только пьяную можем!
– Зато патриотическую! – ухмыляется Вилли, уже потеряв над глотками контроль. Ведь ласковая ладонь Греты своей жизнью живет и гладит его, несмотря ни на что, и сам он тоже дрожащей рукой плоть ее округлую тихо жмет, и это тайна их.
Но ведь разрядил, снял он вовремя накал, молодец. И теперь все к Вилли оборачиваются, в глаза заглядывают:
– Ты к чему, Вилли? Патриотическую? Ты это к чему?
И кричит Вилли:
– К тому! “Парадный марш стрелков”, вот к этому!
И марш сразу опять к нам придвинулся, и Грета прежняя на стул снова плюхнулась, хохоча:
– Ну, штрафуйте меня, штрафуйте!
Содрогнулись мы опять, в какой уж раз. Сидела в пилотке своей, чуть расставив ноги, и на нас смотрела с призывом даже: