Милицейский спецназ - стр. 26
– С тобой точно бросишь. Ишь заявил, либо я, либо водка.
– Я же хочу, чтобы как лучше было.
– Все о других печешься, а о себе не думаешь!
– О чем ты?
Белугин указал на домик Кузьмичева:
– Ты ж мент, Кузьмич, гаишник! К тому же офицер. А живешь хуже моего соседа – скотника местного развалившегося колхоза. Другие, молодые, как погоны наденут, и не со звездочками, заметь, а с парой лычек, да жезл гаишный в руки возьмут, глядишь, года через два и собственное жилье строят. И это пацаны вчерашние. А ты и на войне отпахал, два ордена имеешь, и милиции сколько годов отдал, а живешь, извини, в бараке. И ни хрена у тебя за душой нет. Почему так, Кузьмич?
Старший лейтенант посмотрел на товарища, медленно прикурил сигарету.
– Почему так, спрашиваешь, Вася? Да потому, что служу я не ради блага собственного, а по совести. Так, как меня в армии, в Афгане служить приучили. А там, в горах да «зеленках», брат, мы дрались с духами не за бабки. Мы долг выполняли. Смешно, да? Сейчас это, может, и смешно, а тогда? Тогда, Вася, все было по-другому. Помню, взвод у нас летом восьмидесятого на свободный поиск в Ниджраб пошел.
– Куда пошел?
– В Ниджраб. Правильнее сказать, в Ниджрабское ущелье. Да в засаду и попал. Накрыли духи ребят плотно. Взводный, молодой лейтенант, успел на базу обстановку сообщить, но подразделение уже значительно углубилось в ущелье, чтобы немедленно получить поддержку. А тут моджахеды еще и вход в ущелье заблокировали. Так что пробиваться к окруженному взводу по земле было бесполезно. И десант на хребты не высадишь. Либо «вертушки» на подлете собьют, либо десант сам с вершин сорвется. Но что-то надо было делать? Надо! И комбат решил десантировать одну роту на противоположный от места боя склон перевала. Тут же и вылетели на трех бортах. Вертолеты зависли под склоном, рота на камни по-штурмовому. И сразу на гряду. Внизу бой затухающий. Взвод исчерпал огневую мощь, другими словами, расстрелял боекомплект. А духов вокруг – с сотню, не меньше. И сближаются с нашими. Чтобы пленных взять. Тут ребята и начали рвать себя. Сначала один, потом второй, третий. Мы так и застыли. Ротный первый пришел в себя. Как заорет благим матом и очередь из пулемета. Тут и рота огонь открыла. Повыбивали духов быстро, они перед нами как на ладони были, спустились вниз и видим: половина взвода с командиром убита, остальные раненые. Магазины пусты, а в руках ножи да гранаты. До последнего патрона стояли. Прошли к воронкам, где бойцы подорвали себя. Лежат тела пацанов наших, в клочья рваные, а рядом с пацанами с десяток духов. Не сдался десант. А десант-то – тридцать пацанов восемнадцати-двадцатилетних да взводный, двадцать два года. А ведь могли, Вася, сдаться! Могли! И духи никого не тронули бы. В лагеря Пакистана переправили бы. А оттуда и на Запад дорога открыта. Такое тоже было. Но не сдались, не слиняли. Предпочли умереть! Сами себя подрывали, Вася, понимаешь? И, поверь, никто о деньгах или о благах не думал. Просто исполняли свой долг, как и положено, до конца. Потом много было боев. В одном и меня задело. Афган кончился. Но память о нем навсегда в сердце осталась. И как после всего пережитого «за речкой» я могу на службе, продолжая исполнять тот долг, ради которого сослуживцы жизни свои клали, взятки брать? Как, Вася? Кто ж я тогда перед пацанами своими погибшими буду? Гнидой последней? И пусть меня считают чудаком, кем угодно, мне плевать. Я служил, служу и буду служить так, как совесть подсказывает! Высокопарно звучит? Согласен! Но это так, Василий. И иначе быть не может!