), а кубанскому сераскиру, точнее, тот вывод, который при этом допускается –
из факта подчинения этому родственнику правящего хана якобы и будет следовать анализ прав и обязанностей некрасовцев на территории Крымского ханства189. Следуя такой логике, под сомнение можно поставить само пребывание земель Правобережной Кубани в составе ханства, а сераскеров уподобить феодальным князькам, самоуправствующим в регионе без оглядки на Крым и турок. Лояльность кубанских сераскеров по отношению к своим венценосным родственникам Крыму, конечно, периодически оставляла желать лучшего, но ханы никогда не упускали возможности побыстрее расправиться с «ползучей фрондой» сераскеров, что, конечно, не меняло общей расстановки сил в регионе – верховным сюзереном и ногайцев, и казаков, и многих других насельников Кубани считался и являлся правящий крымский хан. Таким образом, с точкой зрения С. С. Андреевой согласится не представляется возможным, поскольку в таком случае весьма вольную трактовку приобретает и сама политическая история Кубани как
неотъемлемой части Крымского ханства на протяжении столетий. Один лишь пример: когда в начале 1760-х гг. на Кубани произошла очередная «замятня», то «от хана Крымского Калге солтану было такое повеление, что когда пред сим бывшой Кубанским сераскером Багадыр Гирей солтану противных горских народов успокоит и в точное крымскому хану послушание приведет, то… ево… определит по-прежнему кубанским сераскером, а ежели оные противники в послушание не склонятся, то б уже ему Калге Солтану всех кубанских татар аулы для кочевья перевести на крымскую сторону…»
190. Богадыр-Гирей выступил против воли калги и был разбит в апреле 1761 г. вместе со своим «горским войском».
Еще раз подчеркну, что та широта для маневра, которую обрели при организации своей внутренней общественной жизни некрасовские казаки уже в 1708 г. (и в последующие годы) была вызвана их быстро принятым и сознательным решением найти в лице крымских ханов своих верховных правителей и покровителей (при этом автор еще несколько лет назад писал о том, «оперативный» контроль за жизнью казаков осуществлял сераскер). В противном случае их ожидали постоянные преследования со стороны тех же сераскеров, ногайцев, турок, а в конченом счете – расправа и гибель общины. Не менее спорным предстает мнение, к сожалению, безо всяких на то исторических оснований и по сей день встречающееся в исторической литературе, о создании казаками-некрасовцами на Кубани некой либерии, «своеобразной республики» – что также вступает в противоречие как с обширнейшим корпусом первоисточников, так и с новейшими, перспективнейшими исследованиями по истории донского казачества (Н. А. Мининков, М. А. Рыблова, Б. Боук и др.). Заостренность советской историографической традиции на классовой борьбе как факторе развития истории породила, например, в 1966 г. такое высказывание, некритически воспринятое некоторыми современными учеными: «Повстанцы (Игната Некрасова. –
