Миграция и эмиграция в странах Центральной и Юго-Восточной Европы XVIII-XX вв. - стр. 67
Итог первым годам пребывания казаков-некрасовцев на Кубани был впечатляющ уже на том основании, что российские власти всерьез обеспокоились возможностью продолжения «Булавинщины» уже на землях, подвластных хану. В Канцелярии, например, казанского и астраханского губернатора П. М. Апраксина с особым тщанием собирали сведения о деятельности некрасовских эмиссаров на Дону, действовавших «для возмущения и наговору чтоб привлеч и других к тамошним ворам побежать на Кубань»159. Подчеркну особо, что известный Кубанский поход 1711 г. П. М. Апраксина не в последнюю очередь определялся, как свидетельствуют источники, необходимостью защиты от «татарев крымских и кубанских воровских казаков»160. Самим некрасовцам выбор места поселения позволил весьма быстро пройти начальный этап адаптации, освоиться, столкнуться (значит, узнать – новый социальный опыт) с местным ногайским населением и, вероятно, найти механизмы реализации с ними договорных отношений. На это указывает тот, например, факт, что весьма скоро после своего прихода на Кубань казаки-некрасовцы стали весьма далеко уходить от своих жилищ – между тем как очевиден характер их семейного ухода с Дона161.
Скорое оформление нашли, надо полагать, и договорные отношения казаков с тем же Девлет-Гиреем II, и уже в ходе русско-турецкой войны 1710–1711 гг. (окончательно, впрочем, «замирились» тогда Россия и Турция лишь по договору 1713 г.) казаки-некрасовцы, потеснившие в лице Некрасова и его сторонников «старых» казаков Кубани, приняли в ней активное участие на стороне Крыма. Так, из показаний пленного запорожца Л. Васильева в Бахмутской воеводской канцелярии (октябрь 1712 г.) следует, что «Сечь де ныне стоит в урочище Кардашине, от Крыма в одном дне конем. Кошевым состоит вор Костя Гердеенко, а при нем же и казаки донские обретаюца, кои купно с Некрасовым ушли…»