Мифы о русском воровстве, душе и долготерпении - стр. 11
Но русская классика как сговорилась: если царедворец – то казнокрад. Если чиновник – то взяточник. Если купец – то жулик и вор.
Если принять эту позицию русской литературы всерьез, то получается: сакраментальное «воруют-с» – и вправду есть самое честное, фотографически точное определение сути русской жизни.
В этом не вина никого лично из великих русских писателей. Литература – зеркало жизни, точнее, зеркало представлений литераторов о жизни. Соответственно, литература лишь отразила некое народное убеждение в том, что Россия – очень вороватая страна. Насколько это убеждение свойственно «широким народным массам» – отдельный разговор, но образованный слой Российской империи, те несколько десятков – ну сотен тысяч человек, для которых и творили Гоголь, Толстой, Островский, Некрасов, – они явно такое мнение разделяли. «Воруют-с» – мнение не только и не столько о каком-то отдельном слое народа или какой-то группе людей, это выраженное в одном кратком афоризме представление об особой вороватости народа в целом, об «особом» характере русского предпринимательства, воровстве, как неотъемлемой части русского государства и общественных отношений.
Корни мифа
Воровство в старину означало всякое преступное действие: поджог, притоносодержательство, подлог, преступления государственные и проч.
Энциклопедия Брокгауза и Ефрона, 1892 г.
Возможность украсть создает вора.
ФРЭНСИС БЭКОН, английский мыслитель
Ни один народ никогда, ни в какие времена не мог бы изначально относиться к самому себе как к вороватому и нечестному. Иначе он просто не мог бы совершить решительно ничего не то что великого, а даже самого обыденного повседневно-бытового.
Как практически во всех случаях, генезис и этого мифа восходит к описаниям иностранцев: уже знакомых нам путешественников XVI–XVII веков.
«…Они очень наклонны ко злу, легко лгут и воруют», – сообщал Барберини[7].
«Они отличаются лживым характером… Москвичи считаются хитрее и лживее всех остальных русских…» – уверенно пишет Герберштейн[8]. Естественно, нет смысла спрашивать, где именно и у кого «считается», что москвичи хитрее и лживее остальных русских. Так же бессмысленно уточнять, хитрее ли русские, чем немцы или, скажем, датчане.
Определенность в вопрос вносят Штаден, немец, ставший опричником, и Ульфельд, посланник Датского королевства в Московии (XVI в.).
Штаден полагает, что купцы и деловые люди Московии «все время лгут и очень легко обманывают», что им нельзя давать в долг – не вернут, а всякие оставшиеся на миг без присмотра ценности непременно будут разворованы.