Между Явью и Навью - стр. 5
В ответ – нестройный, но вполне дружелюбный ропот.
– Охотники на гривну мою и прочие полезности пускай завтра пополудни к детинцу подходят. Там их посланцы великокняжьи пытать будут!
– А что ж за испытание? – крикнули вразнобой не менее полудюжины плесковцев.
– А простое! – ответил им уже монах. – Годен ты Богу да Добру служить или нет!
– И кто ж такое скажет?
– Бог и скажет! – Монах сделал строгое лицо. – Моими грешными устами!
– А я б, княже, уста медом иль пивом смочил, – вполголоса сообщил Турбою усатый гридень. – Две седмицы в дороге, руки с меча не снимая. В горле от пыли уж кроты завелись.
– Будет, – тоже вполголоса пообещал Турбой. – И питье, и яства, и банька тоже. А скажи: волох ваш, он только женской волшбой владеет или только…
– Я всякой владею, – услыхал жрец. – Только бог мой зазря тревожить его не дозволяет.
– Сочтемся, – пообещал плесковский князь. – У меня немного алатырь-камня[5] осталось. Сгодится?
На следующий день у ворот детинца, а точнее – у дверей Жалобной избы собралась изрядная толпа.
Под присмотром плесковских дружинников-отроков испытуемые поочередно входили внутрь… И выходили опечаленные. Их не взяли.
Внутри, в избе, помимо шестерых дружинников расположились четверо: сам князь плесковский, гридень-киевлянин, волох и по-вороньи черный монах, который, собственно, и занимался отбором достойных. Вернее, отсевом недостойных.
Князь и гридень, носивший по Крещении грозное имя Михаил, развлекались нурманской игрой с трудновыговариваемым названием хнефаталф. Михаил выигрывал. «Конунг» плесковского князя был зажат с трех сторон. Полное окружение – вопрос нескольких ходов.
Волох уже второй час стоял не шевелясь, прислонясь к стене. Может, с богом своим общался, а может, просто спал стоя.
– Не годен, – изрек монах, и очередной кандидат в ратоборцы, ругнувшись шепотом, освободил место.
Монах прижал кожаный кругляш с великокняжьей печатью к руке следующего.
– Не годен.
– Ты, монах, не разумеешь! – возмутился тот. – Я сызмала нечисть гонял. У меня…
– Иди давай. – Дружинник-плескович ухватил гоняльщика за шкирку и перекинул напарнику, который и спровадил того из избы.
Еще одна десница легла на стол.
Монах поднес кругляш…
И тот вспыхнул даже раньше, чем коснулся кожи.
Глаза монаха тоже вспыхнули. Лицо его, темное, костлявое, суровое, будто подсветили изнутри.
– Достоин, – проговорил он, но как-то неуверенно. И громче: – Эй, Михаил! Поди сюда. Вроде есть один.
– Да ну? – Гридень забыл об игре, повернулся сразу всем телом. – Этот?
Волох открыл глаза, отлепился от стены, глянул на избранника, чье лицо пряталось в тени наброшенного на голову капюшона: