Между Навью и Явью. Семя зла - стр. 24
– Входи, кам. Выпей кумыс, подумай, и скажи – зачем наш хакан Бору прислал ко мне искинчи8 с призывом явиться в кагал?
Караман принял медную чашу из рук своего хана, с наслаждением её осушил, пряча довольную улыбку, и ответил:
– Не тревожься, Ильбег-хан, Тенгри обнимает весь мир. Что видит Тенгир, вижу и я. До хакана долетела твоя слава, он получил твои дары. Наш Бору молод, но не глуп. Ему нужны верные союзники и ты – один из вернейших. Вели собрать ещё даров, отдай даже то, что отдавать не хочется, и ты получишь много больше! Пусть нас не сопровождают те, кто был в походе на Сугдею, но другие воины, закалённые в битвах. Ни к чему напоминать хакану о поражении. Не надевай лучшей одежды, – продолжил кам, покосившись на расшитый шёлк Ильбегова халата, – а самый хороший клинок принеси хакану в дар, вместе со своей верностью и всеми воинами, жёнами, шатрами и скотом нашего рода. Сделай так, и ты увидишь, как высоко может подняться Ор ат.
Ильбег-хан нахмурился, пожевал кончик пегого уса и криво улыбнулся. Шрам на щеке омертвил мышцы, и теперь любое проявление его настроений можно было истолковать двояко.
– Отчего, скажи мне, Караман, отчего я годами не замечал, что ты билиглиг9-кам? Если я поступлю по твоему совету, не оставит ли хакан себе моих воинов, жён, шатры и скот?
– Я всего лишь слушаю голос Тенгри, мой хан, – с поклоном ответил кам, – Тенгир говорит, что хакану нужна только верность твоего рода, а как ещё ты можешь её доказать?
– Хорошо, кам. Собирайся в дорогу.
Караман был уверен, что эта беседа с Ильбегом – последняя. Из кагала он возвращаться не собирался.
***
Лесок вокруг хутора, обожжённого набегом, давно скрылся из глаз. Перелески сменились кустарниками, а потом и те исчезли. Теперь степь развернулась перед ними во всей своей необъятности. Солнце падало за её недостижимый край, проливая в темнеющее небо кровавые слёзы. Красная зарница обещала завтрашний жар. Волшан отдохнул сам и дал отдохнуть коню, но пора было продолжить путь. Ночь – лучшее время разминуться с дозорными отрядами печенегов. Он разделся, подставляя обнажённую грудь прохладному ветру. Ильк перестал жевать и всхрапнул, прижав уши.
– Думал, что я всю дорогу буду трястись в жёстком седле? – ухмыльнувшись, спросил Волшан. Разговаривать с Ильком незаметно вошло в привычку. Какая-никакая, а компания.
В ответ жеребец фыркнул и снова потянулся за травой. После резни на хуторе он совсем перестал бояться, казалось, что Ильку даже нравится, когда Волшан принимает облик зверя. Может сообразил, что тогда Волшан не будет трястись на его спине? Умный конь. Упаковав одежду и проверив, хорошо ли держится у седла торба, Волшан отступил на пару шагов и обратился. Потянулся длинным волчьим телом, далеко отставляя передние лапы и вспарывая дёрн когтями. Поднял башку, поймал носом отчётливую волну запахов – дыма, скота, железа, крови, конского пота и немытых человеческих тел – и потрусил за ним вслед. Под подушками на лапах дрогнула земля, когда следом двинулся Ильк. Как две тёмных ладьи, огромный волк и вороной жеребец бок о бок разрезали грудью высокие травы, скользя в безбрежном ковыльном море.