Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун (сборник) - стр. 45

Следующие несколько дней я не ходила на склад бегать, но не выдерживала и следила за толстушкой. Сяо Цзюй каждый вечер отправлялась на пробежку, причем в любую погоду, с четырех часов утра до половины седьмого. Это длилось в общей сложности больше десяти дней. Мне внезапно захотелось заглянуть в душу человека, на которого я никогда даже не смотрела, поскольку сейчас я уже точно понимала, что Сяо Цзюй не бросит бегать. Я отлично понимаю, что по-настоящему дойти до такого состояния очень непросто, требуется демоническая воля и мощная уверенность, чтобы, когда тело утомлено, погружаться в чистый духовный мир, лететь, заставляя исчезнуть плоть и время. Этого оказалось достаточно, чтобы я посмотрела снизу вверх на ее душу. Я стыдилась бегать вместе с Сяо Цзюй, но понимала, что это абсурд.

И я пришла. Раз за разом я молча обгоняла ее, а когда бежала обратно, сталкивалась с ней лицом к лицу; мы заключили молчаливое соглашение, при этом вызывая друг у друга в душе сложные для понимания реакции. Вплоть до того, что, пробегая мимо, я тихонько повторяла: «Сяо Цзюй, давай!» В конце концов мы разговорились. Если бы тогдашняя двадцатитрехлетняя я относилась к себе как к простой работнице завода и прочувствовала всю серую безнадегу жизни, то перед лицом чьей-то чужой молодости, давно поглощенной собственными неудачами и тревогами, неспособной освободиться от мира, где все ее презирают, мне впервые стало бы стыдно. Сяо Цзюй рассказала, что на заводе готовятся к сокращениям, и если ее уволят – вернее не «если», а «когда», так как ее непременно уволят, – она станет обузой для своей семьи. Ей нужно похудеть только для того, чтобы найти себе хоть какую-то работу. Это единственный выход из положения. Я считала себя жалкой неудачницей, а свою работу – страшной скукотищей, унижающей мое достоинство, а кто-то готов за нее бороться. В памяти всплыли всякие мелочи. Я за всю жизнь никогда не опускалась до того, чтобы поразмышлять о такой важной теме, как средства к существованию, а ведь кроме Сяо Цзюй многие коллеги в бригаде мучительно думали, на что жить и как быть дальше, кризис занимал их мысли, окутывал неясным ужасом. Я жила с этими людьми в одну эпоху, дышала с ними одним воздухом, но при этом не только отстранялась, но еще и стыдилась, что у меня с ними одинаковая участь. Люди с особенной осторожностью скрывают этот ужас, притворяются, что плевать хотели на сокращения, и в этом загадка человеческой натуры. Однако Сяо Цзюй нечего было прятать, поскольку все на заводе мысленно ее уже уволили.