Метро 2033: Пасынки Третьего Рима - стр. 54
Умом он понимал, что сегодня получил закономерное и логичное подтверждение всему, что говорили ему на станции про мать и ее отношение к отцу и к нему. Но сердце продолжало исходить отравляющей горечью и рвущей по живому обидой: почему мама так с ним поступила? Так жестоко и несправедливо? Он же хотел как лучше…
Наверное, Максимыч в этот раз заварил ему какие-то специальные травы, приводящие в порядок раздерганные нервы. Потому что спустя некоторое время Марк поймал себя на том, что начинает потихоньку успокаиваться. Нет, ему по-прежнему было горько, больно и обидно, однако… поступок матери, как ни крути, все же не стал для него полной неожиданностью – его ведь предупреждали до этого, и не раз. Так что где-то в глубине души он был отчасти готов к такому повороту событий – просто до последнего надеялся на лучшее. Но, если разобраться… жили же они с отцом как-то все эти годы вдвоем, без жены и матери? Прекрасно жили! Живет ведь он после гибели отца один? Живет, да притом даже не бедствует. Неужели и дальше не сдюжит?
Мать Марк практически не знал, и потому ее отказ от него теперь, успокоившись после первого шока, переживал далеко не так болезненно, как в свое время потерю отца. Вот по нему он иногда тосковал так, что хоть волком вой. А мама… Да, она подарила ему жизнь, но в этой его жизни ее самой никогда не было. И потому не было связанных с ней воспоминаний, ощущений, чувств, кроме тех, что он сейчас испытывал. Но боль, обида, горечь, разочарование потихоньку отступали на второй план, теснимые задетым за живое самолюбием, гордостью и упрямством не привыкшего – в силу воспитания и нравов своего окружения – к «девчачьим нюням» юного алтуфьевца.
Марк решительно и сердито вытер кулаком предательски повлажневшие глаза. Губы его упрямо сжались.
– Переживу! – тихо сказал он себе под нос.
И потянулся за очередной оладьей.
Спустя еще несколько минут он начал обращать внимание на то, что происходит вокруг. И даже немного пожалел, что с самого начала был настолько невнимателен и расхлябан. Прямо как и не охотник, привыкший первым делом оценивать возможную опасность!
Нет, Марк прекрасно знал, что в харчевне Максимыча иногда бывают не только местные жители или его соплеменники-скавены, но и «чистые». Пару раз он даже самолично видел людей из Большого метро – правда, до сих пор только на расстоянии. «Чистых» в буйном и бескомпромиссном Алтуфьево не любили, пожалуй, сильнее и яростнее, чем на всех остальных станциях Серого Севера, вместе взятых. Взрослые утверждали, что Большое метро ненавидит и презирает людей-мутантов. И рассказывали детям леденящие душу истории о брошенных на растерзание крысам жителях Серого Севера. И о расстрелянных на савеловском кордоне заболевших, которые в отчаянии пытались искать у соседей-южан помощи в борьбе с эпидемией. А находили только грохочущую под сводами туннелей смерть и хлесткий свинцовый дождь, без разбора пола и возраста косивший обессиленных болезнью и голодом мужчин, женщин с малышами на руках, детей постарше. И Бабай – сам некогда чудом спасшийся во время этого массового расстрела – всегда, если существовала вероятность пересечься с «чистыми» на фактории или где-нибудь в районе моста, быстро уводил свою бригаду подальше и пережидал, чтоб только не контактировать с «чистыми».