Метастансы (сторона А) - стр. 9
Но я не понимаю
Пластических ласк на приплюснутых верой картинах —
Традиция плоти.
И в вальсе исчезла восьмая.
Молись не молись —
не прикупишь прощенья невинным,
А, впрочем, безгрешных
я попросту не понимаю.
ПЕРВЫЙ РОМАНС
Здесь пахло весной. Точней, кожурой апельсина.
Прогнившее небо уже оклемалось вполне,
И чья-то любовь над моей головой голосила
Под сдавленный хрип алкоголика в красном кашне.
Под полуотвергнутый, полуприласканный клёкот
Помоечной стаи, оставленной, чтобы устать,
Какая-то ненависть неба отодранной плёнкой
Бессильно повисла с уставшего верить креста.
Я выброшен, выпрошен, выкрошен хлебом в кормушку.
Весна обманула – сгоняй, позови сизарей!
Чужая надежда со смехом казнённой игрушки
В обнимку с окурком тустеп танцевала в ведре.
И, может быть, буду ходить в золочёной визитке,
Рыгая словами за деньги, почти без вистов…
Моя безнадёга расколотой кафельной плиткой
Немного ещё поскрипит под ногами шутов.
ВТОРОЙ РОМАНС
Фортепьянный кошмар. Веера полупьяного бала:
Или брошеный гость, или просто непрошеный Бог.
Просто руки скользят, просто верить уже зае… ло,
И судьба набекрень, и в чернильнице чей-то плевок.
Вреден север и мне, только списан декабрь на запчасти.
Мёрзнет в проруби хвост. Полетели, осталось по сто.
Все слова в полусне. Неразбавленным деепричастьем
Стынет в рюмке кагор. Нипочём, не к лицу, ни за что.
Отойди, не мелькай! Ты в моих зеркалах не увидишь
Жест добра (он уснул наугад между «fuck» и «O. K.»).
Я ещё наверху – над Помпеей смеющийся Китеж —
В окруженьи проклятий, вертящихся на языке.
Нет добра без петли, нет красивых цветов без отравы.
Нет признаний в любви. И любви безо всяких табу.
Ной ведь жрал голубей, не предавших вопящей оравы,
И кричали «Добей!» среди мёртвых от страха трибун.
Никому не в обиду. Зачем же корябать шарманку?
Перестань подвывать. Я ещё не на том вираже.
Оттанцуй без меня танец маленьких белых подранков,
И не смей вспоминать.
Лучше выпей со мной.
Я уже.
ТРЕТИЙ РОМАНС
Ты придёшь наобум. И сорвёшь веера с грязных клавиш,
Превратив пьяный столик в кричащий «Добить!» Колизей.
Но ты вновь не в себе: или длинную масть обезглавишь,
Или сбросишь семёрку, играя дырявый мизер.
В замутнённых глазах – отражение мятых рубашек,
Тебе всё по бубям – ты же здесь, как и в небе, чужой.
Сквозь кипящие слюни: «Не будет сегодня по-вашему.
Распасы, мсье Селин. У меня в каждом джокере – Джойс.
У меня в каждом севере – лунный нечищеный реверс,
И на каждый полёт я отвечу падением вверх».
Улыбнёшься и сбросишь сырую сутану на клевер,
Словно трупную гарь на успевший сгореть фейерверк.
Ты придёшь не один. Полупьяные руки на плечи,