Место - стр. 135
– Так я тебе и поверил, – сказал Колесник. – Я месяц без работы бы не прожил, а ты три месяца, и ничего, не помираешь… Знаем мы вашего брата… – Он хотел еще что-то добавить, но сдержался.
Подошла его жена, та самая продавщица универмага, которая ранее вежливо здоровалась со мной, ныне же, очевидно узнав от мужа мою подноготную, лишь бросила на меня мимоходом презрительный взгляд.
– Саша, – сказала она, – ужин стынет.
– Сейчас, Катенька, я освобожусь, – сказал Колесник, – сейчас я приду…
Жена ушла. Мы молча еще раз прошли по коридору из конца в конец.
– Ладно, – сказал Колесник, – черт с тобой… Только чтоб через три дня духу твоего в общежитии не было.
– Спасибо, Саша, – сказал я.
Нелепость сложившихся обстоятельств была очевидна. Ныне удачу и спасение я видел в том, против чего боролся три года с помощью хитросплетений и покровителей и из-за чего попал во власть Колесника.
– Может, ты посоветуешь, куда мне деться? – спросил я Колесника.
Он посмотрел на меня внимательно и серьезно, уже без злобы:
– А куда б ты хотел?
– Не знаю, – сказал я, – в университет хотел, на филологический факультет.
– Да какое ты право имеешь к идеологической работе стремиться? – вновь обозлился Колесник.
– Уже не стремлюсь, – поспешно успокоил я его.
– А в Индию ты не согласился б поехать? – спросил вдруг Колесник.
– Куда? – удивленно переспросил я.
– В Индию, – серьезно сказал Колесник, – на строительство… Там, правда, малярия…
– Да это ерунда! – не веря своим ушам, крикнул я.
– Тише, – сказал Колесник, – и вообще не шуми и не болтай… Поработаешь за границей, может, действительно человеком станешь, там тебя марку советского гражданина держать научат… А не научат, так заставят… Завтра с утра прямо езжай по адресу: Тоньяковский тупик, четыре… Это восемнадцатый трамвай… Все…
Он повернулся и пошел в свою комнату… Я остался стоять в коридоре… Индия… Кто мог ожидать такого сказочного разрешения моей судьбы?.. Кто мог ожидать, что все то ужасное, постыдное, что произошло со мной за последние два дня, окончится вот так… От покорного спокойствия не осталось и следа, я был в самом приподнятом, растрепанном состоянии чувств… Я едва дождался утра, лишь перед рассветом забывшись в легком сне.
Утро было совершенно осенним: шел сильный дождь, небо всплошную обложило. Ветер был так силен, что сбивал с деревьев сочную летнюю листву, точно она была уже пожелтевшей и мертвой. Я не стал завтракать (забыл с вечера купить хлеба), а выпил лишь из чайника холодного кипятку, от которого заныл желудок, и, наскоро одевшись, натянул старый плащ в желтых пятнах. Когда-то рядом с плащом я положил в чемодан мешочек яблок, присланных теткой, дабы растянуть их надолго, завтракая и ужиная, и не делиться с жильцами. Но яблоки сгнили от чемоданного тепла и долгого хранения, оставив на плаще следы, несколько напоминающие пятна, которые оставляют на предметах младенцы, не умеющие проситься… Поэтому плащ этот я надевал в крайнем случае, а когда надевал, то шел, заложив руки за спину, чтоб скрыть особенно густое пятно на спине. Однако при встречном дожде и пронизывающем ветре подобная поза была крайне неудобна. Правда, и прохожих на улице было мало и они бежали, пригнув голову, так что вряд ли могли обратить внимание на мои пятна.