Мертвая голова - стр. 6

        Бежали два уркана,

        Бежали два уркана, да домой!

        Лишь только уступили,

        В Одесскую малину,

        Как поразило одного грозой!

– Хорошо поет лишенец, – умиляется Савицкий. – Грузите.

        Конвойные сержанты, отперев боковую дверь кузова, впихивают туда рецидивиста и исчезают вслед за ним, старшина усаживается за руль, мы с Савицким

 втискиваемся рядом.

        Заурчав двигателем, автозак подъезжает к воротам,   коротко сигналит, и они с лязгом ползут в сторону.

        Старшина врубает скорость, дает газ, выезжаем на  проезжую часть улицы. Далее следует поворот налево, катим по шоссе  в сторону автовокзала.

        На перекрестке у него сворачиваем направо, машина прибавляет ход, опускаясь в низину,  следуем в направлении Горского. Этот шахтерский городок, вместе с еще одним, именуемым Золотое, входит в подчинение Первомайску.

        Живут у нас в основном  горняки, с весьма высокими заработками.   «Жигули»,    «Москвичи» и даже «Волги» здесь не редкость.

        Оставив позади жилой массив, с непременным   частным сектором на окраине, выезжаем  на степные, с остатками снега, просторы. Они перемежаются    еще черными,    балками,  где уже орут прилетевшие грачи, зеленеющими озимыми полями и белеющими вдали  поселками.

        Когда до Горска остается километров пять (в запасе у нас еще час), Савицкий предлагает Воропаю  остановиться у  кринички,  что в бегущей сбоку лесополосе, попить водички.

– А нашо водички? – косится на него старшина, – можно и чего покрепше. Вслед за чем сбавляет скорость, съезжает с асфальта на грунтовку и подворачивает к раскидистому дубу на опушке.

        Затем   глушит двигатель  (все  выходим  из кабины) и  зовет, – Мыкола!

– Га! – выбирается тот из кузова.

– Швыдко организуй костерок, шас немного перекусим.

– ПонЯв,  – отвечает тот и направляется за хворостом в лесополосу.

        Минут через десять у  кринички  потрескивает костерок, и Иван с Мыколой поджаривают  на нем   ломти домашнего сала, нанизанного на прутья.

        Синеватые  капли падают в огонь, трещат и издают дразнящий запах.

        Батька Воропай  в это время нарезает на расстеленной газете   кирпич хлеба  и чистит крупный репчатый лук. Здесь же стоит граненый стакан и солдатская, в чехле фляжка.

        Первые  сто грамм, старшина наливает Илье Савельевичу.

– Хлебный? – принимает его Савицкий.

– Вы ж знаете, – щурится Воропай. – Другого не держим.

        Савицкий выпивает, крякает и закусывает ломтем шкварчащего сала на ноздреватом ломте хлеба.

        Процесс повторяем мы со старшиной (сыновьям тот не наливает) и сержанты налегают на бациллу*