Мерцающий огонь - стр. 59

– Убирайся, – повторил отец. – Мне даже смотреть на тебя тошно. Забирай свои вещи и уходи. Но имей в виду – с этого дня ты ничего от меня не получишь. Ни пенни. И шиковать с личным водителем и автомобилем ты тоже больше не будешь. В этом доме тебе больше не рады, и слуги не узнают тебя, если ты постучишься в дверь. Разве что ты образумишься прямо сейчас – и мы просто забудем это недоразумение.

Сердце Теодора билось, как молот. Ему потребовалось все его самообладание, чтобы не схватить графин с виски и не швырнуть его через всю комнату.

Вместо этого он расправил плечи и повторил:

– Мне жаль это слышать, отец. Я не желал такого исхода. Все, чего я хочу, – быть сыном, которым ты гордишься, как это и было прежде. Но ты просишь от меня невозможного – чтобы я женился на той, кого не люблю, и отказался от женщины, с которой хотел бы разделить свою жизнь. Если ты вышвырнешь меня вон, то так тому и быть. Но я молюсь, чтобы однажды ты понял мое решение.

Он развернулся, вышел из кабинета и поднялся наверх, собрать сумку. Его сердце сжимала тоска о семье, которая, возможно, уже никогда не будет частью его жизни. Доведется ли ему хоть раз снова увидеть мать?

И кольцо…

Ему хотелось, чтобы отец оказал ему честь и подарил эту семейную реликвию. Ему было бы очень приятно надеть это кольцо на палец Вивиан.

Вивиан то и дело щипала себя, чтобы поверить в происходящее. Это, без сомнения, был самый странный день в ее жизни. Утром премьер-министр по радио объявил о начале войны. Через несколько мгновений она уже спускалась в подвал, спасаясь от немецких бомбардировщиков, предполагая, что вот-вот будет погребена под обломками здания и не доживет до восхода солнца. А потом она уже целовала Теодора Гиббонса и согласилась быть его женой.

Она открыла дверцу духовки и вдохнула восхитительный аромат хрустящей и сочной запеченной курицы. Пока радоваться ей рано. Все это вполне могло оказаться самым обыкновенным сном – про такое говорят: «слишком хорошо, чтобы быть правдой». Возможно, Теодор уже пришел в себя и понял, что поступил импульсивно, что его одурманили сирены воздушной тревоги. Он мог прийти и, смущенно потупившись, рассыпаться перед ней в извинениях за то, что запаниковал и поспешил со своим предложением.

Она полила цыпленка жиром и решила отпустить Теодора без споров и оскорблений, если он так скажет. Она отнесется ко всему этому легко и продолжит испытывать благодарность за все, что он для нее сделал: за работу и квартиру в Вест-Энде, за двух новых подруг и возможность сбежать от отца. По правде говоря, ей не на что было жаловаться. Даже если их отношения оборвутся, в ее глазах он навсегда останется героем.