Мемуары старого мальчика (Севастополь 1941 – 1945) - стр. 21

Прятались же мы от бомбежек, артиллерийских и минометных обстрелов в особом подвале при доме. Необходимы пояснения. Улица Подгорная вначале своего образования прилепилась на склоне холма, на террасе. Постепенно она расширялась трудами ее поселенцев, вплоть до плотного скалистого наплыва, которым была образована высокая, довольно ровная отвесная стена, одновременно являющаяся задней стеной дворов и домостроений. В этих скалистых стенах на уровне дворов потом были пробиты подсобные помещения для кладовок, разного рода живности, для хранения домашнего вина и бузы. Да, да бузы – такого бело-мутного, резкого, довольно приятного напитка из пшена.

Нашему подвалу предшествовала летняя кухня, в семье она называлась сенцы. Вход в подвал был узким, в виде овального отверстия, шириной до полутора метра и такой же высоты. Вглубь подвал расширялся, образуя помещение диаметром до четырех метров. За время осады отец его еще углубил в податливых слоях глинистой породы, в добавочную конуру метра в три, там была наша спальня. Природный слой скалы над нами почти в шесть метров надежно защищал нас от любого, даже прямого попадания бомбы. Очень слабым местом был вход в подвал, не смотря на дубовую дверь и каменный бункер перед ней, вряд ли все это устояло бы от разрыва бомбы перед входом. Тем не менее, подвал спас всю нашу семью. Слава Богу! Слава подвалу, где я провел все дни осады города! Это именно так. От малейшего намека на обстрел или налет я стремительно летел в подвал. Страх безотчетный. Рефлекс выработался стойкий. Не помогали никакие увещевания родных и насмешки брата. Последние месяцы блокады я вообще не выходил наружу. Только в подвале я чувствовал себя надежно защищенным. Я там безвылазно играл, читал, ел, спал. К ночи в подвал собиралась вся семья спать. Только тогда я успокаивался окончательно.

Перенесенный страх остался со мною на всю жизнь, я вырос трусливым, нерешительным, бесконфликтным, не умеющим постоять за себя. Я боялся учителей и начальников, продавцов и милиционеров, девочек и грубых сильных мальчиков, боялся «что обо мне скажут или подумают». Хлипкий стержень, основа личности, был повержен страхом войны. Я знаю, что такое «выдавливать из себя по каплям раба». Удавалось ли мне это? Наверное, удавалось, но не так часто как хотелось бы. Нет, не выросло из меня бойца, настоящего мужчины. Но, как, ни странно, мне неприятен хамоватый, нахальный, сильный и пробивной, часто неоправданно властный человечишка, без совести и сострадания к людям. Таким быть мне не хотелось (а может быть, лукавлю – не хватало духа). Не та была заложена программа на жизнь. Привет тебе, ярковыраженная посредственность. Сверчок, где твой шесток? Но, тем не менее, не раз в жизни я шел на бой с хамством, да и с самим собой. Правда, не всегда побеждал, поэтому постепенно привыкал к конформизму.