Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений - стр. 9
Оказалось, что это именно Шатилов отдал капитану приказ изменить маршрут и вместо Караиси идти в Ростов. По пути была сделана остановка в Керчи. Там вся свита сошла на берег, а мой отец продолжил плавание, сопровождаемый только небольшим количеством слуг и священником.
Вскоре после отъезда отца моя молочная мать отправилась вместе со мной в Ростов, где мы обнаружили и моего второго брата, прибывшего туда вместе со своими молочными братьями.
Мне кажется, я до сих пор слышу звук, который тогда приняла за смех, но который оказался горьким рыданием, доносящимся из комнаты брата. Ему предстояло попрощаться со своими молочными братьями.
Через несколько дней через это же пришлось пройти и мне и тоже расстаться со своей молочной матерью. Только я свое горе, в отличие от большинства детей, переносила молча.
В Ростове мы узнали, что моему отцу приказано следовать в Воронеж. Эту часть поездки мы проделали в экипажах. Однажды, пока меняли лошадей, наш священник решил воспользоваться возможностью и отслужить молебен. Который, с сожалением должна признаться, младшими членами семьи и двумя кузенами, которые присоединились к нам в Ростове, был воспринят как увеселение, а не серьезная церемония.
В Воронеже нас привезли к большому дому, который был нанят правительством для нашей семьи. В этом доме нам и надлежало устраивать свою жизнь. То, что нам никогда больше не позволят вернуться в Абхазию, стало уже очевидно.
Отец был занят нашим образованием. В этом ему помогала тетка, которая со своими двумя детьми присоединилась к нам в Ростове. Эту женщину (ее звали Данлуа) отец в свое время отказывался даже видеть. Она была дочерью французской воспитательницы моего старшего брата. Мой дядя Константин влюбился в нее и женился, не спросив разрешения у моего отца. В Воронеж тетку сопровождали ее родители, а муж приехать не осмелился[6].
Я и брат Михаил находились под ее опекой. Первое, что она сделала, – это переодела меня в европейское платье с короткими рукавами и глубоким вырезом на груди. В таком наряде я была представлена отцу, который до этого видел меня только в традиционном абхазском одеянии – длинном платье с высоким горлом и затянутым в талии, со скрывавшим волосы платком на голове.
Негодованию отца не было предела. Он немедленно потребовал, чтобы я снова надела одежду, в которой ходили маленькие девочки и взрослые женщины его страны.
Моя тетка была способной пианисткой. Я всегда с восхищением слушала, как она играет Schulhoff’s walts, и однажды, когда она вышла из комнаты, сама села за рояль и начала копировать движения тетки, ударяя по клавишам.