Мелочи геройской жизни - стр. 1

Посвящаю своему сыну, вашим детям и взрослым, ещё не забывшим, что чудеса случаются, а мечты сбываются.

С сердечной благодарностью:

Мудрой и остроумной Людмиле Астаховой – за дружеское соучастие и здоровый сарказм, ведущий лучом света из тупиковой ситуации.

Весёлым путешественникам Диане Удовиченко, Анне и Илье Герасимовым и Галине Ли – за неиссякаемый юмор, приобщение к особенностям разноместного колорита и беседы о четвероногих друзьях.

Замечательным Анне Одуваловой и Марине Голубевой – за жизненный оптимизм, отзывчивость и размышления об изысках великого русского языка.

– А знаешь, кто к нам приехал?! – задыхаясь, с порога выпалила Феодора. С подобными новостями она прилетала через день: молодой город быстро заселялся беженцами почти всех рас, оставшимися после гражданской войны без крова, да бывшими солдатами, увечными или не желавшими более проливать свою и чужую кровь.

– И кто? – спросила Марта, ради подружки-знахарки изобразившая польстивший той интерес. – Надеюсь, кто-нибудь из мастеровых, пахарей нам и своих хватает.

– Эльф!

– Эльф?! – опешила Марта. Уж кто-кто, а остроухие жить в их захолустье вовсе не стремились. – Ты ничего не перепутала?

– Да нет же! Пойдём посмотрим, они с тем солдатом у ворот спешиваются, про места спрашивают.

Свободные места в Северинге были временные полуземлянки, оставшиеся после первых поселенцев, уже отстроивших избы. Марта надела полушубок, повязала шаль (красную, праздничную, ведь «тот солдат» вполне мог стать тем, единственным навсегда) и поспешила за ускакавшей вперёд подружкой.

Эльф действительно оказался настоящим эльфом, правда, ещё совсем маленьким, не старше десяти лет. Мальчик восседал на огромном красном жеребце и свысока с напускным равнодушием взирал на мирскую суету, родившуюся по поводу новосёлов. Напускным, потому что зрачки расширились настолько, что от радужек остались только узкие тёмные ободки, а ручки судорожно стискивали загривок огромного чёрного кота. Бледно-золотые кудряшки в беспорядке рассыпались по плечам и, похоже, давно плакали по гребню. Вокруг собралась толпа, но на правах уважаемой травницы Марта без помех пролавировала к маленькому всаднику. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что глаза у мальчика ярко-зелёного цвета, а кожа очень светлая, будто не знавшая солнца. Из распахнутого ворота курточки выглядывал бинт, туго перетянувший грудь ребёнка. У самой Марты детей не было, и, быть может, поэтому чужой плач особенно остро резал по сердцу. Женщина приветливо улыбнулась – обычно детки, даже очень грустные, обиженные или сердитые, тоже улыбались ей в ответ:

– Ты откуда к нам, маленький?

Эльфёныш поглядел на неё так, как сама травница смотрела на ползущего по скатерти клопа – придавить бы, да вони будет…

Между лопатками растёкся холодок: у ребёнка с кукольным личиком взгляд был не взрослый даже, а какой-то звериный.

Кот-домовой по имени Симеон, до этого спокойно сидевший у ног эльфёныша, вдруг, встав на задние лапы, прижал переднюю к груди и отвесил поклон всем разом, а Марте – персонально.

– Издалече мы, уважшшаемая! – как нищий на паперти завыл он. – Все ножшшки истоптали, головушшки выстудили, а в животиках который день вольный ветер свищщет! О-о!

Кто-то громко захохотал, горожане подхватили. Кот показушно схватился за голову, явно и дальше намереваясь ломать комедию о сирых и убогих.

– Evienn’ven, Simhenne [1], – дёрнув его за хвост, строго шепнул мальчик.

– Симеон, кончай прибедняться! – одёрнул статный мужчина, темноволосый, с прямым светлым взором и лихими усами. Домовой, щёлкнув когтями, демонстративно испарился в воздухе. – Простите этого прощелыгу. Берен Грайт.

– Просто Марта, – травница пожала крепкую надёжную руку.

Да, этот солдат вполне мог стать тем…

– В общем, как видите, тихо у нас, мирно, люд хороший – самое оно опосля войны раны лечить, – продолжил прерванный разговор Прокопий. – Да и детворы пруд пруди, пацану скучно не будет… Ага?

В ответ на заговорщицкое подмигивание эльфёныш окатил капитана стражи ушатом моральных помоев, затем зевнул в кулачок.