Медной горы козявка - стр. 1
В тишине послышались два щелчка, словно кто-то негромко ударил в ладоши: хлоп-хлоп! – и сразу же пол пещеры дрогнул. Каменные стены словно потекли, потеряли четкость, раскрасились изумрудным и аметистовым с тонкими золотыми прожилками.
Псы беспокойно присели, коротко визгнув моторами, не понимая сути новой надвигающейся угрозы. Катин мозг, несмотря на бушевавший в крови адреналин, отметил краем сознания, насколько вокруг стало красиво. Нечеловеческой, неземной красотой, хаотичной и строго структурированной одновременно. Словно кто-то оклеил всю пещеру крохотными печатными платами, по которым рассыпаны узоры электронных схем и тончайших контактных цепей, и осветил яркими неоновыми лампами – даже лучи мощных фонарей сразу потерялись во всём этом великолепии.
Катя догадалась, что происходит, как только узор по стенам поплыл в её сторону. А вот наемник не догадался. Он двигался первым, не доверяя сенсорам псов и полагаясь только на своё профессиональное чутьё, водя по сторонам широким дулом разрядника. Много раз навыки и рефлексы выручали его, но не в этом случае. Узор моментально растекся у мужчины под ногами, тот выстрелил, выжигая перед собой приличных размеров мёртво-серую полосу, но не устоял на месте, шагнул назад. Там ещё оставалось несколько цветных малахитовых завитков, и тяжёлый кованый каблук неосторожно раздавил их.
"Козявки" – вспомнила Катя. Так их назвал Данька ещё тогда, лет двадцать назад, когда нашёл первую среди бетонных руин, бывших когда-то входом в ствол шахты "Красная медь".
Конечно же, мальчик не стерпел, притащил находку в дом, показал отцу – и тут же был выдран ремнем. Не столько даже за то, что шастал на Гумёшках, куда взрослые-то старались лишний раз не забредать, а детям строжайше было запрещено даже в мыслях приближаться. Катя полагала, что здоровенный уральский мужик, бесстрашный шахтер, перепугался при виде "нечисти" – шестилапой малахитово-зеленой ящерки. Дохлой, а вернее и не жившей никогда, искусно собранной и спаянной, скрипевшей при прикосновении камнем и позвякивавшей металлом.
Отец отобрал находку, хотел разбить молотком, но побоялся – просто выкинул в помойную кучу и забросал хламом, полагая, что наутро приедет мусоровоз и избавит дом от напасти. Данька, конечно, проследил издали, потом выкопал свою драгоценность и пришёл, всхлипывая, к ней, Кате, единственному другу, который понял бы и разделил радость первооткрывателя.
– Это не ящерица! – объяснял Данька, когда они вдвоем заперлись в полутемной интернатской подсобке, подальше от глаз посторонних, особенно от директрисы и старших мальчиков. – Вот смотри, шесть лап, как у насекомого. Но и не насекомое, не бывает таких насекомых!
– А кто же тогда?
– Не знаю. Козявка какая-то. Козявка с Медной горы!
Да, ещё в те годы Данька обожал сказочные истории Бажова и мгновенно находил аналогии из любимой книги с реальной жизнью. И даже прозвище себе выбрал оттуда, от мальчишек требовал обращаться не иначе как "Мастер", а лучше полностью: "Данила-мастер". Это звучало слишком солидно для такого тощего и нескладного шпендика, так что отзываться приходилось на обычное "Данька-жила", а уж когда школьная программа подошла к нужной теме и одноклассники ознакомились с "Малахитовой шкатулкой", мгновенно и навсегда прилипло к Данилу новое прозвище – Недокормыш. Он сперва обижался, даже лез в драку, а потом вдруг успокоился и решил, что всё верно: ведь это не кого-нибудь, а изначального Данилу-мастера в детстве звали Недокормышем!
– Посмотри, – показывал он находку Кате, – У неё не цельная шкурка, а как будто плетёная из колечек, словно кольчуга. Её даже снять можно!
Он перевернул ящерку, брюшко оказалось нежно-бирюзовым. Раздвинул пальцами едва заметный шов, за ним обнажилась паутина медно-золотых нитей с кругляшками-оголовками на конце у каждой.
– Это электроника! – Авторитетно заявил друг. – Я когда телефон свой разобрал, там начинка была такая же. Ну, не прям такая, но почти.