Размер шрифта
-
+

Медленный фокстрот в сельском клубе - стр. 59

Новая жизнь родится в шорохе атомов…

Или же всё останется по-прежнему в этом мире…

Полоска не окрасилась.

Варя прополоскала стаканчик, положила в сумочку.

Посидела на закрытом унитазе, выкурив жадно до половины крепкую «камелину», затем решительно снялась с места и, войдя в банкетный зал, залпом выпила бокал вина.

– Вар-Вар, а как же тост? – изумился папа – Вячеслав Ильич.

Варя налила ещё вина, подняла бокал и срывающимся голосом произнесла:

– За дружбу!

Пречистое – Грязовец

1

Напоследок перед посадкой все выстроились в ряд, с задранными головами лицом к вывеске – названием ресторана. Полуметровые буквы цвета воронёной стали напоминали шрифт заголовка газеты «Коммерсантъ», что было сделано, видимо, умышленно с одинаковым использованием «ера». Или «ятя»? Доказывали друг другу, какая из них «ер», какая «ять» до тех пор, пока Вячеслав Ильич, вполне насладившись энтузиазмом спорщиков, не растолковал.



– Ять был знаком отличия грамотных от неграмотных, господа! – сказал Вячеслав Ильич намеренно, как полагал, весьма к месту привнося в свою речь изыск девятнадцатого века. – Ять означал звук «йе» под ударением. Даже есть мнемонические стихи на этот счёт. Вот, пожалуйста. – И, приняв позу стихотворца на эстраде, продекламировал:

Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ
Убѣжалъ голодный въ лѣсъ.
Лѣшимъ по лѣсу онъ бѣгалъ,
Рѣдькой съ хрѣномъ пообѣдалъ…

С приличествующей долей насмешливости Нарышкин заметил:

– Реституцию вашу любимую и в грамматику желаете внедрить, господин профессор?

– Чудьйе-е-е-(ѣ)сно, Андрей Васильевич! – описав в воздухе букву ять, воскликнул Вячеслав Ильич. – Браво! Тотчас виден филолог! Признаюсь, очень бы желал возвращения в русский алфавит столь изящной буквицы!

В это время за их спинами раздался скромный женский голосок:

– Здравствуйте. Простите пожалуйста, вы в Окатово едете?

Первым среагировал на сигнал Нарышкин, всегда настроенный на волну зажигающих проявлений противоположного пола. Он обернулся и увидел молодую женщину с мальчиком за ручку.

В продолжение старосветской игривости в только что происходившей беседе он ответил:

– В Окатово. Непременно в Окатово, сударыня. Как изволите величать?

– Меня зовут Кристина. – Она говорила странно тихо, не кротко, а скорее тихо – вызывающе. – Я-массажистка для главного режиссёра. Я должна с вами поехать.

– Мы в теме, уважаемая. Тайским массажем владеете?

– Немного и тайским. Но в основном традиционным с элементами квантового прикосновения.

«Какая умненькая!» – подумал Нарышкин, после чего и вся она открылась перед ним, прояснилась, будто из тумана вышла, образовала в этом тумане некие формы, называющиеся человеческим телом, но по сути являющиеся чем-то большим и не материальным, что можно назвать прелестью. И Бог знает в чём она, эта прелесть, состояла – в крепеньких ли загорелых плечах под лямочками платья невесомого, спадающего до узких щиколоток свободно, отчего скрытое под ним обретало некое восхитительное совершенство вопреки расхожему мнению о массажистках, как о женщинах мощных, чернорабочих; в тонком ли твёрдом породистом носе на бледноватом диетическом лице; в жилистых ли, с выступающими венами, профессиональных запястьях; а может, в этом мальчике рядом с ней лет пяти, одетом в льяной простенький костюмчик и сандалики на босу ногу, светловолосом не в мать (с гривой каштановых волос)…

Страница 59