Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти - стр. 38

Религия. Мы ставим два вопроса, рассматривая связь установок с религией: 1) обладает ли религиозная догма достаточной силой, чтобы повлиять на страх смерти, и 2) есть ли разница в его интенсивности между верующими и неверующими.

Большинство авторов придерживается мнения, что христианская религия усилила страх смерти, если, фактически, исподволь не вселила его. Сhoron (28) говорит, что почти два тысячелетия страх перед загробным миром был доминирующей формой страха смерти. В своем исследовании страхов, проведенном в конце прошлого века, Hall (115) пришел к заключению, что, хотя в некоторых случаях религия, по-видимому, устраняет страх смерти, но гораздо чаще она его вызывает или увеличивает. Keller (116) утверждает, что страх смерти был заложен в человека не природой, а религией (если быть более точным, то в определенные группы людей определенным видом религии). Это не форма инстинкта и не его следствие, а ужас перед творением человеческого воображения. Западный мир был заражен идеей о рае и аде, которая окутала смерть страхами, являющимися не более чем общими представлениями в других культурах. Наш ужас смерти является результатом мгновенного влияния религии, убежден Keyes (117). Inge (118) заявляет, что хотя церковь провозглашала, что только небольшое меньшинство сумеет избежать ада, а для большинства «в смерти не будет надежды» (Данте), это учение оказало мало влияния на заполнение ужасом последних часов жизни человека. Предполагается, что в наше время доктрина об осуждении на вечные муки утратила свою эффективность, но вопрос в том, сохранилась ли она у большинства. Keller (116) предполагает, что люди привыкают действовать в соответствии с какой-либо доктриной и продолжают следовать ей в течение длительного времени после того, как она была отвергнута разумом. Пропаганда, содержащая эту доктрину, в конечном счете, преуспела в превращении процесса умирания в нечто, чего нужно страшиться, не говоря уже о посмертном возмездии.

Если ад уже не является тем, чем он представлялся средневековому воображению, он по прежнему является некоей формой существования после смерти, в которой мы подвергаемся наказанию. Психологическая потребность заменила собой догму, если не стала ее результатом. Садизм и мазохизм существует не только в жизни, но и проецируются в вечность. Не нужно церковного учения для того, чтобы вызвать страх наказания или удовлетворение от него, или удовлетворение от мысли о наказании других, или веру в райское воздаяние. Страхи и утешения религии выражают потребности человека. Страх смерти, по словам Шопенгауэра, является одновременно и началом философии и причиной появления религии. В отличие от Wahl (119), я не вижу парадокса в почти всеобщем обращении к магическому мышлению для того, чтобы избавиться от тревоги по отношению к смерти в наш век среди людей, обладающих непоколебимо верящих в науку.