Машина Времени. Полвека в движении - стр. 23

За неделю ночных бдений в гитисовской студии, ради которых Макар выпросил себе отгулы в организации «Гипротеатр», где был трудоустроен, «Машина» записала 24 композиции, сведенные советскими распространителями неофициальных звукозаписей конца 70-х в альбом «День рождения». Двадцать лет спустя повесть об этом творении стала фактически первой главой 400-страничной антологии «100 магнитоальбомов советского рока. 15 лет подпольной звукозаписи». А в 1992 году на собственном лэйбле Кутикова «Синтез рекордз» раритетная запись превратилась в официальную пластинку «Это было так давно».

Зрели внутренние напряжения, и все мы чувствовали, что сделать тут ничего нельзя.

СТУДИЙНАЯ АКТИВНОСТЬ «МАШИНЫ» 1978-ГО ОКАЗАЛАСЬ, В СУЩНОСТИ, «ЛЕБЕДИНОЙ ПЕСНЕЙ» ТРИО: МАКАРЕВИЧ – КАВАГОЭ – МАРГУЛИС.

Далее группа стремительно покатилась к одному из самых драматичных эпизодов в своей судьбе, до конца объяснить который его участники и свидетели не сумели и десятилетия спустя. В автобиографической книге Макара «Все очень просто» ситуация описывается так: «Вообще в группе было нехорошо. Зрели внутренние напряжения, и все мы чувствовали, что сделать тут ничего нельзя. Может быть, мы сыграли вместе все хорошее, что могли, и нужна была какая-то ломка».

Последними потугами «Машины» как-то встряхнуть обстановку стало возвращение после пятилетнего перерыва в состав клавишника (со своим синтезатором в «Машину» подсел довольно случайный для нее «пассажир» Александр Воронов, который, ясное дело, быстро слез). И создание концептуальной, литературно-музыкальной, претенциозной и новаторской по тем временам концертной программы «Маленький принц». Тут «МВ» и потребовался Фагот в качестве чтеца. Но и он, конечно, не мог кардинально изменить атмосферу в распадавшемся коллективе.

«В конце 70-х мы тусовались в основном на улице Горького, – говорит Бутузов. – Там были две точки – одна слегка агрессивная – кафе «Московское», другая более интеллигентская – кафе «Космос». В «Московском» чаще случались драки, там, грубо говоря, собиралась шпана. А в «Космосе» народ просто сидел, трепался. И с Макаром мы часто там пересекались. Однажды я, пьяненький, подсел к нему и начал читать стихи Галича. Андрей навострил уши и, образно говоря, побледнел и посинел от услышанного. «Это твои?» – спросил. Очень хотелось ответить ему «да». Причем я такой финт неоднократно проделывал, когда требовалось какую-нибудь чувиху очаровать. Тогда встречались такие, которые велись «на Галича». Ну, и вращались мы все-таки в определенной среде. Где-нибудь в Коктебеле, на бережке, почитать Галича, обнявшись с девушкой, и заметить ей, что это плоды моих трудных душевных исканий – было очень романтично и эффективно… Макару я, конечно, сказал, чьи это стихи. Но читал я их, по правде говоря, охуенно. Галич и Маяковский – два поэта, чрезвычайно мне близкие. Погружаясь в их поэзию, я почти верил, что это написано мной.