Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология - стр. 62
– Не знаю, Павлик, как ты, но я обрела с тобой полный покой. Я так хорошо сплю с тех пор, как сошлась с тобой. И вообще я теперь чувствую себя гораздо лучше и физически, и морально. Все знакомые удивляются, расспрашивают меня, отчего я так хорошо стала выглядеть. И вспоминается мне моя прежняя жизнь с мужем… И детям моим теперь тоже гораздо легче со мной, я уже не нервничаю, как раньше, и поступаю с ними не так круто, больше прощаю, меньше браню.
– А я – нет, – перебивал ее Шурыгин, возбужденно шагая по комнате. – А я – нет. Я не имею с тобой полного покоя. На меня находят иногда полосы такого темного, беспричинного страха, когда я, как вот сейчас, безумно боюсь тебя. Бог тебя знает, что делается у тебя под твоей женской черепной коробкой, какие бродят у тебя там мысли.
– Ты все боишься заразиться, Павлик. Это у тебя мания. Но я же дала тебе слово, я тебе поклялась всем, что дорого для меня, ни с кем из мужчин не сближаться, пока не порву с тобой.
– Валя, Валя! Жизнь ломает всякие клятвы, всякие слова…
В результате таких объяснений Шурыгин изменял обычное расписание свиданий и отодвигал следующую очередную любовную встречу с Валей дня на три дальше или просто предлагал пропустить целую неделю, тем самым как бы стараясь отдалить день своей гибели…
VII
– Мамочка, откуда у тебя вдруг деньги? – спрашивала иной раз у Валентины Константиновны ее старшая дочь, когда они садились за давно не виданный обильный обед.
– Это, детка, я получила комиссионные, – опускала мать глаза в тарелку с супом.
– Что значит «комиссионные»?
– Это деньги, которые получают за какую-нибудь услугу, комиссию. Вот я, например, сперва стояла в очередях на городской станции и покупала для богатых людей железнодорожные билеты. Богатые люди за это платили мне комиссионные.
– Ну да. Это ты тогда целую неделю по ночам на городской станции стояла. То было тогда. А теперь?
– Пошла расспрашивать!.. Ну а теперь я удачно продаю один ценный товар и тоже за это получаю…
– Какой товар?
– О! Еще и это надо сказать тебе? Ты лучше ешь и благодари маму.
– Я, мамочка, ем и, когда поем, поблагодарю, но все-таки мне интересно знать: какой такой товар?
– А тебе не все равно какой?
– Он, говоришь, дорогой?
– Отвяжись! Дорогой! Очень дорогой!
– Что ж, это хорошо. Давно бы надо тебе было этим товаром начать торговать. По крайней мере, теперь у нас все есть: и мясо, и масло, и сахар, и белый хлеб. В то воскресенье был клюквенный кисель с молоком и каждый клал себе, сколько хотел…
У матери вдруг пропадал аппетит, валилась ложка из рук, делалось нестерпимо жарко, становилось нечем дышать, в голову лезли мрачные мысли.