Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология - стр. 61

– Павлик, – говорила Валя, изнеможенная, обиженная, растерянная, – но почему ты не веришь мне, почему ты не хочешь раз навсегда поверить мне, что я не сойдусь ни с одним мужчиной, не объявив об этом тебе? Ты все подозреваешь меня в каких-то тайных совместительствах?

– Я очень хотел бы верить тебе, Валечка, очень хотел бы. Но, к сожалению, я никак не могу этого сделать, потому что слишком хорошо знаю жизнь, в особенности теперешнюю. Другое дело, если бы я был в состоянии платить тебе большую сумму. Тогда у меня было бы больше уверенности в тебе. А теперь, когда я даю тебе в обрез, только чтобы кормиться, то естественно, что у тебя могут возникнуть помыслы о том, где бы еще достать денег, чтобы обуть детей, одеть, доставить им и себе какие-нибудь развлечения. И ты начнешь не брезговать материальной поддержкой других мужчин, будешь, как говорится, подрабатывать на стороне, тем более что ты, по собственному признанию, уже пережила все страхи и «решилась на все».

– Ах, как ты не понимаешь меня, как ты не понимаешь меня! – воскликнула Валя с отчаянием и утомленно прикрыла глаза рукой.

– Я тебя, Валя, понимаю, может быть, больше, чем ты себя понимаешь. Я уже не раз слыхал от тебя жалобы, что ты «все-таки» не можешь «по-человечески» одеть детей. В устах матери такие жалобы что-нибудь значат. И это сейчас у тебя идея фикс. А по мне, дело обстоит вовсе не так, по мне, теперь не время «по-человечески» одеваться, теперь лишь бы прокормиться…

– Павлик! – закричала она неистово. – Они у меня раздетые!

– Вот видишь? – еще сильнее ухватился он. – Вот видишь, какая ты настойчивая в этом пункте? Ты – мать, и это самое страшное в тебе для меня. И я утверждаю, что однажды ты соблазнишься возможностью улучшить положение своих детей и ничуть не постесняешься при этом погубить меня, какую-то букашку для тебя по сравнению с твоими детьми. Я ведь вижу, как ты к ним относишься.

– Павлик!

– Погоди, не волнуйся. Знай, что я так хорошо все это понимаю, что даже не обиделся бы на тебя, даже не проклинал бы тебя, если бы ты, спасая своих детей, погубила меня, чужого для тебя человека. Помни, Валя! Я никогда ни в чем не обвиню тебя, что бы ты ни сделала! Я наперед знаю, что ты ни в чем не можешь быть виновата! Просто ты попала в такое положение, из которого у тебя может не оказаться иного выхода…

– Ох уж эти мне рассуждения, заклинания, – потянулась Валя всем корпусом в кресле. – Уже начались анализы, теории… Это нехороший признак.

– Это, Валя, признак того, что мы полного успокоения друг другу все-таки не даем.