Мартовский заяц, или Записки мальчика индиго - стр. 19

Лопатинцы, не мудрствуя лукаво, отвечали:

Но это единственно от глупости и недостатка фантазии.

Погубили бабкин «Илион», по ее словам, грузины. Сталин повсюду на руководящие посты ставил «своих», и коллективизацию в Хлопово приехал проводить именно один из уроженцев древней Колхиды. Золотого руна он с собой не привез, а напротив, методично принялся изымать у селян все, что у них было более или менее ценного. По Прекрасной Елене он также не страдал, зато в массовом порядке пользовал местных девок и баб – кого за буханку хлеба, кого за шматок сала, а кого и просто так – бесплатно. Очень скоро в результате коллективизации в деревне начался голод. Половина жителей вымерла, а вторая половина разбежалась кто куда, предварительно пристукнув в лесу своего «благодетеля». Среди сбежавших была и бабка. Она подалась в Москву к своей тетке, которая жила на Новослободской, где-то в районе Лесной улицы. Была бабка в то время несовершеннолетней, паспорта не имела, поэтому никто особо разыскивать ее не стал.

Как и многие приехавшие в Москву в ту пору, бабка не чуралась самой разной работы. Она трудилась на швейной фабрике, затем на предприятии, где производили хлебный квас, была домработницей у высокопоставленного советского чиновника, потом уборщицей в столовой, поваром, трудилась в трамвайном депо, на военном заводе в Тушино… Именно на военном заводе она и встретила своего будущего мужа, носившего старинное русское имя Трофим. Они довольно быстро поженились. Им выделили жилплощадь в одном из заводских бараков – длинном, угрюмом, одноэтажном, бревенчатом здании, которое зимой промерзало насквозь. Именно здесь с интервалом примерно в год на свет появились два бабушкиных сына – мой отец и мой дядя. И, надо сказать, родились они вовремя, поскольку Трофимом неодолимо начала овладевать тяга к перемене мест и он то и дело заводил разговоры на тему, а не отправиться ли им на Дальний Восток (весьма модное по тем временам дело). С маленькими детьми о Дальнем Востоке пришлось забыть. Жили бедно и трудно. А через пару лет и вовсе началась война. Трофима на фронт не пустили, поскольку завод сразу перестроился на выпуск «истребителей», моторы для которых он испытывал. Оба сына позднее тоже пошли на завод, где стали работать вместе с отцом. Судя по всему, этот Трофим (которого лично я так ни разу в жизни не видел) отличался крайне непоседливым характером. Он буквально забрасывал начальство заявлениями с просьбой отпустить его на фронт, пока его наконец не вызвали в партком и не вздрючили по первое число – за политическую безграмотность и отсутствие дисциплины. Данное мероприятие серьезно охладило пыл молодого папаши, и он перестал донимать начальство. Однако неизведанные дали все же продолжали манить его, суля новые впечатления, новые отношения, новую жизнь. Война подошла к концу, народное хозяйство потихоньку восстанавливалось, а вскоре пришла хрущевская оттепель – с ее веселым молодым энтузиазмом, спорами между физиками и лириками, первыми полетами в космос и массовым строительством знаменитых пятиэтажек. Трофиму и бабке дали квартиру в одном из подобных домов. Но не того просила мятежная душа Трофима, не того ждала от жизни. И когда в массы был кинут клич отправляться на освоение целины, он не выдержал. Собрался за два дня, оформил соответствующие документы и поставил жену перед свершившимся фактом. Пакуй вещички, мол, едем. Однако совершенно неожиданно бабка, до этого безропотно поддерживавшая все бредовые начинания мужа, довольно твердо ответила «нет». Ей отнюдь не улыбалась перспектива, как она выразилась, «ехать в чистое поле». Женский инстинкт жилища, собственной норы, безоговорочно победил. Спорить было бесполезно. И, похоже, Трофим это интуитивно понял. Пообещав написать сразу же, как только устроится на новом месте, он благополучно укатил на вокзал. С тех пор его бабка не видела…