Маркиз де Вильмер. Мельхиор. Кора (сборник) - стр. 24

– Стало быть, дела улажены? – воскликнул герцог, завидя входящего маркиза. – По вашему лицу вижу, что бумаги подписаны.

– Да, друг мой, – отвечал Урбен, – все улажено. Вам остается двенадцать тысяч ливров ренты, которые я не позволил включить в погашение.

– Мне остается? – спросил Гаэтан, глядя маркизу прямо в глаза. – Не нужно меня обманывать. У меня нет ни гроша, а вы, уплатив мои долги, назначили мне теперь пенсию.

– Хорошо, допустим, – ответил маркиз. – Надо же вам когда-нибудь узнать, что вы не вольны распоряжаться капиталом.

Герцог, не зная, что предпринять, так стиснул руки, что хрустнули пальцы, и погрузился в молчание. Маркиз, с трудом преодолевая привычную сдержанность, сел подле Гаэтана и, коснувшись его сжатых рук, как бы противившихся этому прикосновению, сказал:

– Друг мой, вы чересчур высокомерны со мной. Неужели, оказавшись на моем месте, вы поступили бы иначе по отношению ко мне?

Герцог почувствовал, что сердце его дрогнуло, и разразился слезами.

– Нет, – воскликнул он, крепко сжимая руки маркиза, – я не сумел бы да и не посмел бы так поступить, потому что мой удел – причинять зло, а спасать чужие жизни – это счастье не для меня.

– Но вы хотя бы понимаете, что это счастье, – продолжал Урбен. – Отныне считайте меня своим должником и верните мне дружбу, которая гибнет от вашей уязвленной гордости.

– Урбен! – сказал герцог. – И ты еще говоришь о моей дружбе? Сейчас самое время мне рассыпаться перед тобой в благодарностях, но я этого не сделаю. Я никогда не надену лицемерной маски, никогда не паду так низко. Знаешь ли ты, брат, что я всегда тебя недолюбливал?

– Да, знаю и объясняю это различием наших вкусов и душевного склада. Но разве не пробил час нам полюбить друг друга?

– Но этот час ужасен! В этот час ты торжествуешь, а я унижен. Скажи мне, что, не будь матушки, ты бросил бы меня на произвол судьбы! Да, ты должен мне сказать честно, и тогда я прощу тебе твой поступок.

– Разве я тебе об этом не говорил?

– Скажи еще раз… Ты колеблешься? Стало быть, это вопрос чести.

– Да, если угодно, вопрос чести.

– И ты не требуешь теперь от меня большей любви, чем я питал к тебе прежде?

– Я знаю, что такова моя участь, – грустно отозвался маркиз. – Я не рожден быть любимым.

Эти слова окончательно покорили герцога, и он бросился в объятия маркиза.

– О, прости меня! – воскликнул Гаэтан. – Ты лучше меня. Я уважаю тебя, восхищаюсь тобой, почти благоговею. Теперь я знаю, что ты мой лучший друг. Господи, что мне для тебя сделать? Может, ты любишь женщину и нужно убить ее мужа? Или хочешь, я поеду в Китай за редким манускриптом в какую-нибудь пагоду, рискуя попасть в колодки или подвергнуться другому, столь же приятному испытанию?