Маленькие люди - стр. 46
– Она действительно была ветхой? – спросил я.
– На ней были часы, – ответил, если это можно так назвать, Барт. – Каждые пятнадцать минут они отбивали склянки. Каждый час играли старинную мелодию «Зеленых рукавов» в колокольном, конечно, исполнении. Музыка моего детства, я мимо этой ратуши ходил в школу и из школы.
Ностальгия как чувство была мне совершенно незнакома. У меня никогда не было тоски, связанной с какими-то воспоминаниями. Возможно, потому, что мое детство, моя юность, моя зрелость были стерильно-белыми, как научная лаборатория? Мой отец был военным врачом, но не из тех, что ампутируют руки и ноги, извлекают под огнем противника осколки мин из кишечника. Его специализацией были отравляющие вещества, радиация, болезнетворные бактерии, которые без вреда для себя переносили транспортировку путем выстрела из пушки в направлении вражеских позиций. Иными словами, АВС[4]. А еще он был убежденным пацифистом и активистом целого ряда движений против применения того, чем профессионально занимался. Моя мать – доктор медицинских наук в области иммунологии. Меня лично физика и астрономия привлекали куда как больше, но химию и биологию я учил, скажем так, во имя своих родителей и со временем, что называется, вошел во вкус…
Нет, опять я не о том. Я просто хотел сказать, что мои родители считали меня вундеркиндом. В семидесятых была мода на вундеркиндов: с ними носились примерно так, как сейчас с пресловутыми детьми индиго. Естественно, что я со своими ста семьюдесятью баллами IQ оказался в числе несомненных вундеркиндов. Это означало приговор, но я об этом не знал.
Мои родители поступили мудро. Они полностью «отключили» меня от сверстников, создав вокруг этакий микрокосм науки и всяческих исследований. Понятия не имею, сколько они затратили на это усилий, но, должно быть, много. В конце концов, я вырос тем, кем вырос. Подобное воспитание могло реально сделать меня аутистом, но, к счастью, не сделало. И все-таки я абсолютно был оторван от жизненных реалий, я совершенно не понимал людей.
По правде говоря, то, что произошло со мной в моей лаборатории, не стало для меня потрясением и шоком. Я тогда испытывал смешанные чувства – не столько переживал утрату своих прежних размеров, сколько испытывал эйфорию от своего неожиданного, но очень эффектного эксперимента. Настоящим шоком была реакция других на мое открытие и особенно на сделанные мною из него выводы.
Тогда-то я понял, что многого не знаю о людях. Вынужденно отстранившись от исследований в интересующих меня областях, я с не меньшим энтузиазмом принялся изучать мир людей.