Мальчик в капюшоне - стр. 7
– Хорошо, – удивлённо согласилась я.
И под постепенно стихающий шум темнеющего под нами района начала рассказывать о том, как мы с родителями ездили в Турцию, в Дубай, в Египет… Мальчик слушал меня молча, и только его белеющий в темноте капюшон иногда покачивался на особенно интересных моментах.
– Ещё поедешь куда-нибудь? – спросил он меня, когда мой поток историй иссяк.
– Не знаю, – грустно ответила я. – Родители этим летом меня бросили, к бабушке отправили. Ненавижу их за это!
– Не стоит, они же тебя любят. Вон во сколько разных стран возили. Меня вот мои никуда не возят, – вздохнул мальчик.
Я осеклась, понимая, что моя злость на родителей выглядит неуместно рядом с этим парнишкой, которого практически бьёт выпивающий отец, и закусила губу.
– А мы раньше летом к бабушке в деревню ездили, – даже несмотря на скрывающий лицо моего собеседника капюшон я чувствовала, что он улыбается. – Там было хорошо. Малину собирали, смородину, крыжовник, бабушка варенье варила…
– А почему теперь не ездите? – спросила я.
– Бабушка умерла прошлым летом, – спокойно ответил мальчик.
А мне стало не по себе. Я тут ною, какая у меня плохая жизнь, а у человека бабушка умерла!
– Сочувствую, – только и смогла выдавить из себя я. Тогда я не знала, что нужно говорить людям в таких ситуациях. Хотя, на самом деле, до сих пор не знаю, хотя уже до шестнадцати лет дожила.
– Спасибо, – ответил мальчик. – Когда мы её хоронили, я плакал. А теперь уже не плачу, просто вспоминаю, какой она была хорошей. У тебя уже умирал кто-нибудь?
– Нет, – как будто стыдясь своего ответа, сказала я. Мне было неловко оттого, насколько благополучной я была по сравнению с моим безымянным собеседником.
– Это хорошо, – сказал мальчик, неспешно поднимаясь с посыпанного штукатуркой бетонного пола. – Пойду я, домой мне пора. А то мамка опять кричать будет, что до ночи шляюсь. Ты пойдёшь, или ещё здесь посидишь?
– Не, тоже домой пойду, – я тоже поднялась с пола, отряхнула с рук и джинсовых шорт крошки штукатурки и бетона, и пошла к лестнице вслед за хорошо видимой в темноте белой толстовкой.
Мы молча шли по тёмному району, ничего друг другу не говорили, но я чувствовала, что мы вместе, что мы на одной волне. Странное ощущение, больше ни с кем у меня такого не было. Даже когда я изливала душу подругам из первой гимназии, мне больше никогда не удавалось достичь с ними того единения, которое было с этим молчаливым незнакомым мальчиком, с которым мы ничего в этот момент друг другу не говорили.
В те минут пять или десять, которые мы шли вместе по тихой ночной улице, я не нарушала нашего негласного правила, и не пыталась увидеть его лица, о чём теперь очень жалею.