Мал золотник…; Туман спустился c гор - стр. 49

Вслед за Чопаном начал свой тайный суд Абдулла. Тот самый Абдулла, на месте которого я бы стеснялся смотреть людям в глаза. Он говорил, что ты как мулла не должен прикасаться к неверному дитю, так же, как к собаке, а коли коснулся, должен совершить омовение лица, рук и скверных мест, а перед приходом в мечеть, так же как после близости с женой, подвергнуть тело своё очищению от грехов, окунувшись в воды куллы[2]. Слышал бы ты, почтенный мулла, с каким презрением говорил он, что русская женщина, которую ты приютил в своём доме, не просто иноверка, а худшая из них – свинарка.

И кто, ты думаешь, присоединился к голосам Чопана и Абдуллы? Рыжий Гамзат. Он сказал: «А что будет, мусульмане, если следом за этой девкой пригонят приданое – стадо свиней?!»

Эфенди с Пулатом тоже недостойно вели себя. Они говорили, что ты выжил из ума, что принуждаешь старшего сына сойтись с этой нищей женщиной. Кто-то из молодых, кажется, сын заведующего фермой Сулеймана, попытался вступиться за тебя. Но эти старые волки зарычали на него и прогнали с годекана.

Я не встал на твою защиту. Не поднял голос против несправедливости и неверного суда. Не хватило сил. Да и какие силы могут быть у слепца? Мне надо особенно остерегаться злых людей. Каждый из них может обидеть меня. Прости меня, почтенный мулла. Прости моё слабодушие. И пусть Аллах отнимет язык мой, как отнял глаза, если из уст моих вылетело хоть одно лживое слово.

Амир-Ашраф долго сидел молча, понурив голову. Люди, к которым он был всю жизнь добр, кому прощал все их грехи, вдруг открылись для него с другой стороны.

Он не усомнился ни в одном слове муэдзина. Да и всё, что сказал ему Хаджа-Муса, он уже слышал от Зухры.

– Я верю тебе, – поднял наконец голову Амир-Ашраф. – Благодарю за то, что помог мне узнать, кто мои недруги. Да продлит Аллах твои мирные годы! Да будет тебе тепло от любящих сердец родных и близких! Пойдём, я провожу тебя. – Он встал, взял слепого муэдзина под руку.

Зухра, открыв мужу дверь, недовольно покачала головой:

– Где же ты так долго был? Опять на годекане засиделся? Еда остыла.

– Мало ли где я могу задержаться, – буркнул Амир-Ашраф, проходя в свою комнату. – А есть я не хочу.

Зухра удивлённо посмотрела ему вслед.

Вскоре пришёл Керим.

Зухра молча поставила перед сыном миску с творожными лепёшками.

– Отец спит уже? – спросил Керим.

– Нет ещё. Тоже только что явился. От еды отказался. Опять чем-то расстроен.

Керим быстро съел несколько лепёшек, густо смазанных сливочным маслом, и направился в комнату отца. Тихо открыл дверь.