Мал золотник…; Туман спустился c гор - стр. 48
– Пошли. Дома обо всём поговорим.
Марина, понурив голову, побрела следом за Керимом.
Войдя в дом, Амир-Ашраф опустил на пол внука, дал ему горсть леденцов и молча отправился в свою комнату. Вскоре он позвал к себе жену и дочь. Когда они вошли, Амир-Ашраф строго посмотрел на них и, потрясая посохом, сказал:
– Запомните: до тех пор, пока я буду жив, эта русская женщина, мать моего кровного внука, будет здесь пользоваться равными правами с вами. Если вы опять станете относиться к ней плохо, я оформлю дом, в котором мы все живём, на имя её сына, нашего внука, первого продолжателя моего рода. Это я сделаю независимо от того, будет с ней жить Селим или нет. И в любом случае Марина останется в моём доме на положении второй дочери. Я считаю, что она ничем не хуже самых лучших наших женщин. А теперь без всяких возражений идите, помня то, что я сказал. Болтовню уличную и сплетни бабские отныне оставляйте за воротами дома.
Зухра и Умму, не обронив ни слова, вышли.
Амир-Ашраф пригласил к себе Марину и сказал ей, что отныне она его вторая дочь, что теперь никто не посмеет обидеть ни её, ни ребёнка. И что он поможет ей найти своё счастье в жизни…
После этого события в доме Амира-Ашрафа воцарился мир – хрупкий, ненадёжный, но всё-таки мир.
Глава пятая
Всевышний Аллах почему-то не за-хотел, чтобы послушный и преданный его раб мулла Амир-Ашраф жил в покое. И в один из дней пожелал, чтобы слепой муэдзин Хаджи-Муса задержал почтенного предводителя правоверных в мечети после очередного молебствия и рассказал ему о непристойных разговорах некоторых прихожан.
– Да простят меня всемогущий, вездесущий, всевидящий Аллах и его верный пророк Магомед, – сказал Хаджи-Муса, склонив голову. – Может, я беру великий грех на душу, решив омрачить твоё настроение. Но всякому смертному лучше огорчиться, узнав, кто его недруги, кто, отягощённый худшими из пороков, уклоняясь от добродетели, предаётся клевете, стараясь очернить чистого, нежели доверчиво смотреть этим людям в глаза.
Хаджи-Муса помолчал, потом заговорил снова:
– Третьего дня, засидевшись допоздна на годекане, я услышал слова, от которых зашлось моё сердце и одеревенели руки и ноги. Незрячий я, но душа у меня не слепа, а обострённый слух позволяет по одному произнесённому слову узнавать говорящего. Первым разговор, недостойный истинного мусульманина, начал небезызвестный тебе Чопан. Этот греховодник без зазрения совести разглагольствовал о том, что ты, Амир-Ашраф, приютил в доме иноверку с незаконнорождённым ребёнком, что, угождая им всем, ты всяко притесняешь своё семейство и что на тебя надо заявить в милицию…