Магеллан Часть 3 - Гаттак - стр. 31
За всю свою жизнь Гаттак видел такое не раз, и самое ужасное, что каждый такой случай происходил с кем-нибудь из его приятелей. С теми высшими, с кем Гаттаку было интересно, с кем ему удалось сблизиться, с теми, кто мог позволить себе говорить то, что думает, а не то, что положено. Они позволяли себе думать о том, о чем хотелось думать. Они неосмотрительно задавались вопросами.
Их забирали внезапно – иногда днем, застав за тренировкой или чтением, а иногда посреди ночи. Приходили черные клирики и уводили подозреваемых в измене на допрос. Обратно задержанные никогда не возвращались. И всякий раз Гаттак боялся за свою судьбу. Боялся, потому что знал (нет, даже не знал, а скорее чувствовал), что эти вероотступники имели на него влияние. Своими идеями они будоражили душу Гаттака, заставляли его голову рождать собственные мысли. Мысли, карающиеся Бором. Мысли запретные и потому такие притягательные. Бороться с этими мыслями было все равно, что биться с самим собой. Кто знает твои слабости лучше тебя самого? Кто знает твои мысли лучше тебя самого? Как скрыть эти мысли от себя самого, если скрывать их совершенно не хочется? Хочется их обдумать, прочувствовать, попробовать на вкус, словно изысканное блюдо. Посмаковать в обществе таких же, как ты сам, и потом обсудить послевкусие. Сделать выводы. Родить на их основе новые вопросы и искать на них новые ответы. Эту практически непосильную задачу Гаттак для себя решил. Вернее, ему казалось, что он решил ее. Не думать о том, о чем думать хотелось, было практически невозможно, но можно было заглушать эти мысли истовой молитвой. Тупым механическим повторением одних и тех же слов «… да пребудет мудрость Твоя и замысел Твой превыше всего!» и так далее по тексту.
Со временем Гаттак перестал сближаться с людьми. Решение обособиться, закрыться ото всех и не выдавать своих мыслей пришло само собой. Был ли страх перед клирикторатом основным драйвером этого бессознательного решения или все же сработали социальные меры воспитания высших, Гаттак не знал. Но факт оставался фактом – к своим двадцати годам Гаттак был нелюдим и скрытен. Он научился прятать свои мысли и чувства ото всех, даже от себя самого. Он научился глушить в себе стремление к познанию окружающего мира. Научился закрываться от вопросов, мучивших его, молитвой и усердием в занятиях. Гаттак стал идеальным высшим. Не это ли послужило причиной его назначения в разведшколу?
Вчера Гаттак поделился этими мыслями со своим куратором. Куратор посоветовал обратиться к штатному капеллану, и клирик, выслушав молодого слушателя разведшколы, предложил решение – тридцать минут исповедальни.